Ты в порядке?

– Клэр, пора просыпаться! – красивый грудной голос зовет. Никак не соображу только, кого?.. Ах, да, кажется, меня! Почему Клэр?… Конечно, вспоминает моё почему-то не до конца уснувшее настоящее «я», никто же не знал имени девушки! Энн – всего лишь прозвище! Оказывается, Клэр…

Открываю глаза. Ветер треплет тонкие занавески на окне. Тонкий аромат ромашек и садовых роз витает в воздухе. Птицы поют так звонко, так радостно! Вскакиваю, от души приветствуя новый день.

Полная, дружелюбная женщина улыбается и прижимает меня к себе. Целует в макушку, а потом несколько раз шутливо стучит пальцем по кончику носа. Я хохочу, мне так здорово от этого!

– Привет, птенчик! – говорит она мне. И вдруг мрачнеет.

– Мамочка, что с Вами, – спрашиваю я. Такая резкая перемена меня пугает. Мадам Нина Буайе, моя родительница, обычно такая веселая и солнечная, стала вдруг мрачнее тучи.

– Сегодня едем в Париж. Я приготовила тебе платье. Умывайся, и давай собираться…

Лучшее, единственное нарядное моё платье, стекало воланами со спинки стула. Мне нравится в него наряжаться, но сегодня какое-то беспокойство не покидает меня. В висках закололо, верный признак, что скоро разболится голова.

Наша повозка бодро бежала по дороге, а я всё расспрашивала маму, куда же мы едем. Она молчала, только вздыхала тяжело и горько.

Наконец остановились. Мама толкнула нарядную калитку, и мы вошли в сад красивого большого дома. Это был богатый район. Я знала, что где-то в столице живут наши родственники, очень дальние, с ними нет никаких отношений. Но что они живут вот так…

Вошли в дом. Я обомлела. Золотая лепнина на потолке, богатая, обитая атласом мебель, фарфоровая ваза с цветами, тяжелые портьеры… Всё это ослепляло мои привыкшие к простым сельским пейзажам и вещам глаза. Слуга предложил нам сесть. Я аккуратно опустилась на самый краешек резного стула.

Мужчина, показавшийся из другой двери в комнату, мне не понравился. Лицо его было надменным, злобным. Глаза словно лёд, и смотрели они так холодно, оценивающе… Сколько брезгливости было в его взгляде…

Мама подтолкнула меня в спину. Я поспешно вскочила и сделала реверанс. Замерла.

– Здравствуй, Нина, – скрипучим голосом поздоровался он.

– Здравствуй, Пьер… – пролепетала мама. Я не смела поднять глаза, но чувствовала, как она боится этого человека.

Он меж тем рассматривал нас как статуэтки на полке. Подошел ко мне. Я сжалась.

– Стало быть, это Клэр… – ледяные пальцы взяли меня за подбородок и редко дернули вверх. Я подняла лицо. Боже, какие злые глаза! – Недурно. Она хорошо воспитана?

– Да, Пьер… Я обучила ее всему, что знаю…

– Этого мало! – проскрипел он. – Ладно, исправим. Ты знаешь, кто я, дитя?

– Нет, месье… – пролепетала я.

– Клэр, это твой отец… – прошептала мама.

Тут уж я не сдержалась. Ахнула, прижав руки к груди, отшатнулась… Не может быть! Мой отец – месье Буайе, Андрэ Буайе, добрый, уютный Андрэ Буайе. У него большие, шершавые, натруженные руки, которыми он всегда крепко обнимает. Еще он пахнет лошадьми, сеном и землей. Когда смеется, вокруг глаз появляется паутинка морщинок. Это самый надежный, приветливый, заботливый и приятный в общении человек, которого я знаю. Я всю жизнь прожила с ним и матушкой…

– Садись и слушай, – прикрикнул на меня неприятный незнакомец, которого зачем-то называюли моим отцом. – Да что ты вся позеленела… Эй, воды сюда!

Сжимая дрожащей рукой стакан, я слушала историю своей жизни, рассказанную заново.

Моя мать, родная мать, умерла в родах. Отец возненавидел меня за это. Как я могла ее убить? Кроха, новорожденная… Но именно меня он винил во всем. Может, именно тогда он и ожесточился? Не знаю, мне ведь никто о нём не рассказывал до этого дня…

На столе в комнате, где я жила у Буайе, лежала скатерть. Тонкая изящная вышивка в виде букетиков роз тянулась по ее краям. Мне нравилось проводить пальцем по этой чудесной вязи… Если бы знать, что это и не скатерть вовсе, а пеленка, в которую меня завернули, отняв от погибшей матери. Повитуха протянула отцу, но тот оттолкнул ее руки и отвернулся. Наверное, я плакала, ведь маленькие дети плачут… Ему было всё равно. Даже больше – противно…

Желая избавиться от «убийцы», этот почтенный человек приказал сделать со мной что-нибудь, что угодно. Утопить, бросить в лесу, застрелить. Ему было всё равно. Упиваясь своим горем, оплакивая погибшую любовь, он не видел перед собой совершенно ничего. Слуги отказались. Они любили свою госпожу, скорбели, но ни один не понял этой жестокости.

Родная сестра тоже не поняла. Схватив меня на руки, Нина Мало, ставшая спустя год Буайе, прокляла брата.

– Раз тебе нужно это чудовище, забирай! – прорычал он в ответ. – Чтобы духу вашего тут не было! Убирайтесь, обе!