Ты – всё (СИ)

Никогда еще я не заводилась настолько быстро. Ничего ведь толком не успели, а уже разрываем пространство стонами, жадно сжимаем друг друга руками, свирепо целуемся и неистово трахаемся. За полминуты кончаем. С криками проживаю свои спазмы. Чувствую, как извергается семя Яна. Он стонет еще громче, в какой-то момент от этой грубой мощи глохну.

С трудом прихожу в себя.

Но и потом…

Когда Нечаев извлекает член, перед моими глазами предстает впечатляющее зрелище. В его память, очевидно, тоже врежется эта сцена. Вместе наблюдаем за тем, как из моей дрожащей щелочки выливается смешанная с кровью сперма.

Не обсуждаем произошедшее. Молча принимаем душ. Наводим порядок. На позитиве готовим ужин.

— Помоги мне с дипломной, — прошу Яна, не столько в подсказках нуждаясь, сколько в его компании.

Устраиваюсь с ноутом на его коленях, едва садится рядом на диван.

— Не знаю, что мы так напишем, — шутит Нечаев, покусывая меня за ухо и оглаживая ладонью живот.

— Соберитесь, Ян Романович, — требую я, а у самой в животе рой бабочек в поисках нектара.

— Собран, Юния Алексеевна. Готов.

— Чувствую… — хихикая, намекаю на растущую под моими ягодицами эрекцию.

— Читай тему.

— Сам не видишь?

— Нет, — жаркое дыхание по шее. — Я на тебя смотрю.

— Планирование производства в условиях… Ах, Ян Романович… — срываюсь, не дочитав, потому как его горячая рука скользит под майку и сжимает грудь.

— Юния Алексеевна, — мне в тон вторит. — Читайте, читайте…

51

Ты любимый, Ян.

© Юния Филатова

— Ты со мной не разговариваешь?

Беглый взгляд, которым я планирую лишь закрепить вынашиваемую обиду, Нечаев перехватывает и с уже не вызывающей удивления легкостью удерживает.

— Почему ты не взъебурил меня при всем отделе? Должен был! — предъявляю без обиняков.

Зрение тотчас плывет, а дышать становится так тяжело, словно в квартире за мгновение изменился химический состав воздуха.

Отворачиваясь, принимаюсь деловито хлопать дверцами шкафчиков.

Пока Нечаев разговаривал по телефону, успела принять душ, натянуть домашнюю одежду и собрать волосы в хвост. Пора готовить ужин.

Игнорирую Яна, пока он не подходит и не закрывает воду. Заставляя оторваться от промывки риса, берет за руки и мягко разворачивает. Дыхание учащается, когда улавливаю его хмурый взгляд на мокром пластыре. Под гнетом страха значительная часть эмоций растворяется.

— Я попросил тебя быть внимательнее.

— Разве этого достаточно? Я облажалась по-крупному. Серьезную оплошность допустила! Все это понимают! А ты… Ты спустил на тормозах, подчеркнув особое отношение ко мне.

— Конечно, особое. Ты моя невеста.

— Мне не нравится, когда на меня смотрят как на привилегированную, — говорю, взволнованно сглатывая. — Не нравится.

Он прислушивается. Сдвинув брови и чуть наклонив голову вбок, внимательно изучает мое лицо. Пока, наконец, не принимает сказанное на веру.

— Понял.

Когда Ян идет на уступки, вдруг ощущаю растерянность, а под ней — странное чувство вины за то, что не ценю должным образом.

— Просто… Это из детства, — рассказываю еще более дрожащим голосом. — В школе всегда было неприятно, когда папа, мама или бабушка делали поблажки. Вспомни, как к этому относились наши одноклассники. Если бы не вы со Святом, сколько бы поддевок я получила?

— Да, помню. Но я помню и то, как ты плакала, когда дед влепил тебе четверку.

Качаю головой. Кончики стянутых в хвост волос щекочут плечи. То ли из-за этого, то ли все же из-за какого-то внутреннего состояния, для самой себя неожиданно улыбаюсь.

— Сейчас я осознаю, что он поступил правильно.

Ян отсутствующим, будто загипнотизированным взглядом наблюдает за движением моего хвоста, пока вдруг не ловит пряди пальцами. Перебирая пальцами как нечто необычное, неприродное, фантастическое, тихо произносит:

— Я тебе это еще тогда сказал, Одуван. И ты обиделась на меня. Игнорила дня два. Разговаривала только со Святом, потому как он придерживался мнения, что твоя ошибка была незначительной.

— Тебя задело?

Мне бы хотелось, чтобы он это признал. Ведь, кажется, мои отношения с Усмановым до сих пор остаются для него непроработанной и болезненной областью.

Но Нечай отшучивается:

— Я подумал, что правду ты не любишь.

— Ян…

— Если ты перестала обижаться, я в душ мотнусь.

— Я не обижалась, — теряюсь от неоднозначных эмоций, поэтому вру.

Хочу вновь чувствовать легкость.

— Обижалась. За то, что не «взъебурил», — усмехается. — Наверстаем?

— Ах, Ян… Прекрати… Ты знаешь, что я совсем не то имела в виду… Боже, Нечаев… У меня еще месячные не закончились… — пытаюсь протестовать, но он меня не слушает.

Увлекает под душ прямо в одежде.

Сердце ускоряет ход. Внизу живота становится тепло. Задыхаясь от волнения, ловлю воду губами. Ян припадает к ним ртом, вдыхает в меня свою энергетику, и мои легкие, принимаясь трепетать, раскрываются. Зародившееся волшебство сбегает вниз по телу искрящимися импульсами. Ноги подкашиваются, но Нечаев крепко прижимает к себе, а через пару глубоких страстных поцелуев и к стене.