Ты – всё (СИ)

И берет меня. Долго и медленно. Кажется, не один час уплывает. Мы кипим, но не взрываемся. Растягивая удовольствие, качаемся на волнах зарождающегося экстаза. Раскаленные, мокрые и пластичные. Спаиваемся в одно целое. Действуем как один механизм. Его душа у моей в гостях. Сердца рядом-рядом — будто растаяли лишние кости и плоть.

И после того, как достигаем пика блаженства, отпускать Яна не хочу. Не хочу, но приходится.

Принимаем душ, выполняем обыденные утренние ритуалы, одеваемся, пьем кофе — все, как всегда.

— Я вернусь, Ю. Обязательно, — последнее, что говорит Нечаев, когда прощаемся в его кабинете.

Не отвечаю, чтобы не расплакаться. Часто-часто киваю и обнимаю.

После отъезда Яна погружаюсь в работу. Пара недель до запуска сборки новых моделей — заданий хватает.

— Слышали? Павел Леонидович и Лукреция сегодня вместе на работу приехали, — подкидывает между делом Ирина Викторовна.

И как в той песне Круга: «Ты проходишь через весь зал, бардак молчит, Галька роняет поднос…». Только у нас вместо Гальки двойная замена — Марина-Арина. И роняют они — одна чашку с пойлом, вторая — ложку. Звон стоит феерический.

— Быть такого не может, — заявляет Марина. — Мы с Павлом Леонидовичем в достаточно доверительных отношениях… Да он ее на дух не выносит! Это что вам — какой-то дешевый «Служебный роман»???

— Почему это дешевый? — возмущается Аллочка.

У Марины ответа не находится.

— Я уверена, это не то, о чем все подумали, — проговаривает Арина.

— Разумеется!

— Юничка, а ты что скажешь? Как эти двое вели себя в Японии? — вовлекает меня в разговор Римма Константиновна.

— Как обычно, — отмахиваюсь я. — Честно сказать, меня не интересуют сплетни.

Не запрещаю им болтать. Добиваюсь лишь того, чтобы меня не втягивали. Но из-за моего нового статуса коллеги реагируют так, словно мои слова — истина в последней инстанции. Резко замолкают и больше о Лукреции с Павлом не вспоминают. По крайней мере, в моем присутствии.

Ян Нечаев: Приземлился. Только прошел контроль.

Меня сию секунду разбирает волнение. Отправляю ему сердечко, а затем набиваю дрожащими пальцами вопрос.

Юния Филатова: Вечером позвонишь?

Ян Нечаев: Не уверен, что смогу.

Мне это не нравится. Сердце сжимается от неясной тревоги.

Юния Филатова: На пару минут.

Ян Нечаев: Не буду обещать, Зай.

Расстроенно вздыхаю.

Торможу то, что на самом деле хочется написать. Вместо того, как всегда, соглашаюсь.

Юния Филатова: Ладно.

До конца рабочего дня помогаю Алле с калькулированием, но в голове почти непрерывно мысли о Яне вертятся.

— Заедем в магазин? — прошу Илью, когда заезжает вечером за мной. — Хочу купить кое-какие продукты, чтобы испечь торт.

— Торт? — хмурится он. — Это необязательно. Отдохни.

— По правде мне нужно себя чем-то занять, — признаю с тяжелым вздохом. Смотрю через окно машины на то, как сотрудники покидают здание офиса. — Мне… Мне очень тяжело из-за того, что Ян уехал.

— Он вернется.

— Угу. Знаю.

Илья молча заводит двигатель.

— Тебе нравится Оля? — спрашиваю по дороге.

Он напрягается. Краснеет не только ушами, как мой Ян Титан. Розовеют выступающие скулы.

— В каком смысле?

— Она мне сейчас написала, что могу заехать на примерку. Не проблема?

Сжимает челюсти. Двигает, играя желваками.

— Не проблема.

— Вот и хорошо.

В супермаркете Илья ведет себя подобно Яну — спокойно и услужливо. Катит тележку, терпеливо ждет, пока я изучаю состав, без лишних подсказок помогает доставать продукты с верхних полок, забирает тяжелые упаковки. Милана Андреевна как-то говорила, что ребята с детства ездили с ней по магазинам.

Оля встречает нас с малышом на руках. С Ильей и парой фраз не обмениваются. Почти не смотрят друг на друга. Но при этом она отдает ему ребенка, едва он протягивает руки. Илья покачивает мальчишку так, словно уже не раз это делал.

— У вас в родне есть маленькие дети? — рассеянно спрашиваю.

— Нет, — отвечает, продолжая укачивать.

— У тебя хорошо получается.

— У меня два младших брата, Ю.

«Ну… Они не настолько тебя младше», — думаю я.

Но держу эти мысли при себе.

Уходим с Олей в ее мастерскую для примерки. И за все время, что находимся там, малыш не издает ничего, кроме протяжного гуления и звонкого смеха.

Дома у Нечаевых, уже после ужина, пеку «Наполеон». Перемазываю коржи уже ближе к ночи. Милана Андреевна до последнего со мной сидит. Даже становится неудобно — это ведь мне не спится, а она выглядит усталой.

— Ты чего так дрожишь?

В какой-то момент ловит мои холодные ладони. Растирает их и сжимает.

— Волнуюсь за Яна, — шепчу отрывисто. — Места себе не нахожу.

— Если я скажу, что с ним все в порядке, ты успокоишься? — спрашивает тихо. И сама на свой вопрос отвечает: — Вряд ли. Увы, переживания — это цена, которую мы платим за любовь.

— Не представляю, как вы справляетесь? У вас муж и четыре сына.

Милана Андреевна улыбается.

— Все мои тревоги стоят их любви. Хотя иногда кажется, что сердце не выдержит.

— Вот и у меня это ощущение часто возникает.