Ты всё узнаешь утром (СИ)

Через месяц я не выдержала и набрала. Он не ответил. И я кляла себя на чем свет, бранила за несдержанность. А когда, через двадцать минут, Глеб перезвонил, после раздавшегося «Юлька, ты звонила?», закричала:

— Высадил свой дурацкий газон, так смотри за ним!

И бросила трубку. Он тут же перезвонил, но теперь не брала трубку я. Через пару минут пришло СМС.

«Я в Воронеже, прокачиваю новый отель. Вернусь через неделю — побрею. К газонокосилке близко не подходи!»

Нашла на карте Воронеж — больше тысячи километров.

Вернулся он через пять дней. Я слышала, как прошел в котельную, переоделся в комбинезон, а через пять минут заурчала газонокосилка. Я бросилась в недавно оборудованную детскую и принялась смахивать с комода несуществующую пыль. А потом ходила из угла в угол, топча пушистый белый ковер, прикидывая куда поставлю кроватку, словно это момент ещё не решеный.

Только смолкла косилка, сердце застучало как бешенное, может, оно и раньше стучало, а рёв аппарата перекрывал, приглушал его. Глеб переоделся, умылся в ванной, прошел в гостиную — отец там смотрел телевизор — и заговорил. Я прокралась к лестнице — подслушивать. Разобрала только отдельные слова. Судя по всему, интересуется здоровьем отца. Вскоре возник в холле, а я шмыгнула назад, в детскую. Подхватила салфетку, распахнула шкаф и замерла — уйдет?

Я протирала третью полку, когда услышала:

— Ого! Здорово ты оборудовала комнату. Привет.

Обернулась на голос — Глеб стоял в дверях. Посвежевший, загорелый и уверенный. Такой… прежний.

— Ты же знаешь, что я не сама, мои помогли.

— Без тебя всё равно не обошлось, — подмигнул он. Осмотрелся, заприметил кресло в углу и спросил: — Присяду?

— Пожалуйста, — пожала я плечами и вернулась к полкам. Дотерла оставшиеся, проверила дрожат ли руки, прикрыла шкаф и повернулась к нему. Как будто, не дрожали. Почти. Разве только чуть-чуть. На всякий случай завела их за спину, тогда живот выпирал сильнее, пришлось вернуть. Я смяла салфетку в одной руке и обвела взглядом комнату:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Симпатично?

— Мне нравится.

Он смотрел в упор, глаза улыбались, но я отметила — заискивающий взгляд испарился. Прошла к окну, чуть сдвинула штору, оценила газон и спросила:

— Как Воронеж?

— Жарко, душно. Вымотался, но в целом неплохо. Работа отвлекает. Как ты?

— Нормально. Меня больше не тошнит, но я не могу спать на спине. А ещё он пинается.

— Можно потрогать? — протянул он руку.

Я пожала плечами, а Глеб поднялся и подошел. Аккуратно притронулся к животу и замер. Беременные женщины способны возбуждаться, сделала я открытие. «Конечно, способны, они что не живые?» — с сарказмом замечает внутренний голос.

— Он пинается, когда ему вздумается, — извинительно говорю и не узнаю свой голос. Откуда-то появившаяся хрипота. Я сглотнула и улыбнулась: — Этак и час можем простоять.

Глеб чуть склонил голову, пытаясь заглянуть мне в глаза, нашел их и шепнул:

— Юлька, прости дурака, а. — Я уткнулась лбом ему в плечо и вдохнула запах. Родной, знакомый, что щемит, от него пульсирует жилка на шее. — Ты там плачешь что ль, Юль? А?

— Угу, — подтверждаю я.

Он прижимает меня и гладит по голове.

— Юлька, моя, Юлька. Прости, ну, прости, — целует мне макушку. — Знаешь, и пускай не мой ребенок. И что? Я могу быть отличным отцом. Ты подумай, не отвечай сразу.

Я отстранилась на секунду, постучала себе пальцем по лбу и подавив слезу, выдохнула:

— Дурак что ли, ну какой не твой ребенок?

Эпилог

Сегодня выходной, семейство должно быть в сборе. Никакого плана у меня нет, скорее шла на разведку, действовать буду по обстоятельствам. Я обогнула поселок по широкой дуге и снова вышла к нему в районе их дома. Из-за чертового забора, ни хрена не видать.

Осмотрелась, дерево приметила сразу — годится. И ствол, и ветки достаточно крепки. Я схватилась за самую толстую ветвь, подтянулась и забралась. Сила в руках имелась, спасибо колонии. Там хилякам не место — проглотят, пожуют и выплюнут. Детдомовским проще, среда привычнее. «Чистюля» просто об этом не знает. Я забралась ещё выше, достала из рюкзака бинокль и приложилась к нему. Вспомнила Сыроежкина, на чем он там сидел, на березе, кажется? «Электроника» нам гоняли в детдоме раз двадцать, и больше всех мне запомнился этот момент. И обидно было, сука, до слез, за Серегу. Когда весь такой из себя умненький, вылизанный Электроник подменил его на всех фронтах.

Ликуй, радуйся, трезвонь в свою дудку, чистюля. Я тут, я уже рядом.

Такую вылизанную и чистую первый раз её и увидела. Отца вычислила из мамкиных писем. Васька раздобыл мне адрес и помог сбежать из детдома. До вечера просидела в их дворе, голодная. Идут. Отец со своей бабой под ручку, эта коза рядом скачет, мороженое лижет. Юбочка на ней складками, красивая, волосы на макушке подвязаны. На площадку шмыг, а мать ей: «—Юля, через пятнадцать минут ужин».

Села на соседние качели. Я смотрю на неё, слюной исхожу — жрать охота.