Ты за моей спиной (СИ)

Наш поцелуй набирает обороты. Задыхаюсь. Легкие разрывает от дефицита кислорода. Но я не могу отстраниться. Лучше смерть, чем остаться без его губ и рук.

Далеко не сразу я слышу стук. Мое сердце колотится, как ошалелое.

Нет. Это не сердце. Кто-то стучит в распахнутую дверь.

Федя прижимает меня к своей груди, закрывая от нечаянного свидетеля.

Я боюсь открыть глаза. Мне не стыдно, нет. Просто вдруг это все – мой сон. А я не хочу просыпаться.

– Интересно у вас здесь, – слышу знакомый, немного насмешливый голос.

Я не разжимаю рук. Сгребаю ими Федину футболку в кулаки.

Нет. Не отдам. Не отпущу. Мой!

– Думал, ты спеца отправишь, – роняет Федор, обнимая меня, гладит по волосам, затылку.

– Решил лично сопроводить доктора, заодно проверю, куда сливаются деньги из бюджета, – поясняет Вратислав Барновский. И я все же решаю выглянуть из своего укрытия. Сталкиваюсь с насмешливым взглядом мужа подруги. – А говорят, ты на каком-то там фестивале калача. А у вас тут и без фестиваля веселье.

– Здравствуйте, Вратислав Павлович, – негромко сиплю я.

– Непорядок, Белый, – цокает Слава. – Довел девчонку до такого состояния. Мне теперь придется еще и больничку инспектировать.

– Это не Федя..., – начинаю возражать я. Федор не виноват.

– Исправим, – заключает Белый и устраивает меня обратно на подушки.

Я пытаюсь возразить. Цепляюсь за его большую и теплую ладонь.

Он перехватывает мои пальцы. Целует их, не смущаясь присутствия Славы.

Этот жест выходит слишком личным и интимным. Я вспыхиваю смущением.

– Пока врач осматривает, на пару слов, Федь, выйдем, – говорит Барновский, впуская в комнату незнакомого мне мужчину в форменном комбинезоне с нашивками МЧС и с красным чемоданом в руке.

Послушно лежу в постели. Отвечаю на вопросы. Вслушиваюсь в мужские голоса, которые доносятся из соседней комнаты.

Ничего не понятно. Слов не разобрать. Но, кажется, конфликта нет. И все спокойно.

После осмотра, мне ставят систему. Я неприятно морщусь, когда катетер входит в вену.

Сил совсем не остается. Тихонько лежу, прикрывая веки. Пытаюсь вспомнить, что же все-таки произошло, и как я здесь оказалась.

В комнату возвращается мой Белый. Врач оставляет на тумбочке пластиковый кейс с лекарствами, поверх – исписанный листок.

– Госпитализация не требуется, но если настаиваете... – начинает мужчина.

– Нет! – очень быстро и резко отвечаю.

Федя смотрит на меня, привычно хмурясь. Я улыбаюсь. Пусть видит, что я совсем не боюсь его угрюмого взгляда.

– Я взял анализ крови. Чуть позже дам развернутое заключение, – говорит доктор и выходит из спальни.

Тяну руку. Но во мне лютует дикая слабость. Моя ладонь не успевает упасть на плед. Федя перехватывает ее прежде, чем она касается ткани.

Смотрю на бритую макушку. Мой Федя опять целует мои пальцы, мимолетно, но крепко. Накрывает мою ладонь рукой. Смотрит на меня. Обжигает взглядом.

– Постельный режим. Усиленное питание. Витамины и свежий воздух, – чеканит Белый с угрозой.

Закатываю глаза. Надо же, пугает меня? Пф!

Пока мы цепляем друг друга взглядами, в комнате появляется еще один человек. И это не Слава.

Невысокая, полноватая женщина лет шестидесяти тихонько стоит в дверях. Почему-то мне становится не по себе. Нет, женщина не таит во взгляде упрека или злобы. Просто я дико смущаюсь.

– Моя матушка – Клавдия Романовна, – говорит Белый, не выпускает моей ладони из своей, наоборот, крепче сжимает, поворачивает так, чтобы притянуть к своей груди.

Тыльной стороной я чувствую, как сильно стучит сердце Белого.

– Моя Надия, – продолжает знакомство Федор.

Мои щеки вспыхивают от смущения. От этого простого и четкого «моя» становится невыразимо тепло внутри. И никакой холод мне не страшен.

– Какое имя красивое! – улыбается женщина и вскидывает руки, – Божечки! Я же пироги принесла! И бульон! И молока свежего. И еще всего вкусного, домашнего. Свое же, без всяких химикатов!

– Погоди с пирогами, мам, – скупо улыбается Федя, не сводя с меня взора темных глаз.

– Бульон можно.

Клавдия Романовна торопливо исчезает из комнаты. А я все еще смущена. На самом деле, мне действительно стыдно. Знакомство с мамой любимого мужчины проходит при таких обстоятельствах, когда я в постели. И сил нет, чтобы подняться на ноги и привести себя в порядок.

Федор замечает мое смущение. Протягивает руку к моей щеке. Водит по ней легко, костяшками пальцев.

Какое же это удивительное ощущение. Тоже хочу прикоснуться к колючей щеке моего Белого.

Но руки заняты. В одной все еще торчит игла. Вторая отвоевана Федей.

Смотрю в его глаза. Кажется, меня вот-вот унесет в заоблачные дали. Потому что взгляд у Феди – сжигает меня, выбивает почву из-под ног, подбрасывает в облака.

Сколько мы так сидим? Не знаю. Из соседних комнат доносятся звуки, голоса. Но все это проходит мимо моего сознания.

Жадно смотрю на Белого, рассматриваю, изучаю, сравниваю с тем образом Федора Львовича, который все еще живет в памяти.

Он прежний, но в то же время – другой.

– Я так скучала! – выдаю я против воли.