Ты за моей спиной (СИ)

У меня просто нет слов. Чувствую, как в душу закрадывается паника.

– Что такое, родная? – хмурится он, рывком поднимается, садясь в постели, подтягивает меня ближе к себе. – Болит? Отвезу тебя к врачу!

– Нет! – торопливо качаю головой, – Мы ведь... Ну... У нас... это самое...

Отвожу взгляд. Дико краснею. Вижу, как одеяло съезжает с бедер любимого, обнажает ту самую часть тела, которая несколько минут назад была во мне. Кровавые разводы четко заметны на коже.

– Да, я сорвался, – на выдохе произносит Федор, – прости меня, малышка. Вся ответственность на мне.

– Федя, вообще-то мы вместе этим занимались! – фырчу я, смущаясь.

– Но за последствия отвечу я, – возразил Белый. – Сам отвечу, а тебя с малым не отдам никому.

– Особенно моему отцу? Ты из-за него уехал? Папа тебя заставил? – предполагаю я.

– Забей, родная, – усмехается любимый, плавно поднимается с постели, утягивая меня за собой.

Вскидываю взгляд на него. Тону в той тьме, которая полыхает в его взоре. Как же тепло мне от его ласкового «родная», от его надежных рук и крепких объятий.

– Потом ты мне все расскажешь, – ставлю условие, а в животе урчит настолько громко, что я невольно прыскаю от смеха. – Прости!

– Заморил я тебя голодом, – вздыхает Белый и натягивает на меня ту самую футболку, в которой я спала. – Сперва в душ. Потом есть. Поставлю чайник.

Я не замечаю ничего вокруг, потому что губы Феди оказываются очень близко к моему виску, скользят ниже, опаляют горячим дыханием уголок рта.

Господи, так ведь можно совсем сойти с ума!

Испуганно вскрикиваю, когда понимаю, что в ноги упирается что-то мокрое и пушистое.

– Прелесть какая! – выдыхаю я, глядя на щенка, устроившегося между мной и Федором.

Мы стоим, обнявшись, посреди спальни. Белый – полностью нагой, одетый лишь в свои татуировки. И я – в его футболке, растрепанная и помятая.

– Как его звать? – продолжаю я, пытаясь не смотреть на Федю, который даже не собирается тянуться за одеждой.

Я краснею. Смущаюсь. Пытаюсь переключить внимание на милого щенка, лохматого, с глазками-пуговками на плющевой мордашке. Но все равно вижу пах мужчины, где все настолько мощно и напряженно, что теряю все разумные мысли.

– Ты сейчас о ком? О собаке? – слышу в голосе Белого смех. Понимаю, что прежде Федор Львович и улыбался-то крайне редко, а тут – смех.

– Ни стыда, ни совести у тебя нет, Федор Львович! – фырчу я, краснея. – Я первая в душ!

Подхватив пса на руки, приподнимаю его. Преданные глазки смотрят на меня с интересом. Я ведь с детства мечтаю о собаке, но как-то до сих пор не озвучиваю это желание родным. А здесь – самый настоящий пес! Прелесть такая!

– Так как его звать? – уточняю я, не оборачиваюсь к Феде, вряд ли он успел одеться, бесстыжий.

– Кличку сама придумай, – слышу голос любимого. – Но прежде живо в душ!

Послушно двигаюсь в сторону ванной комнаты. Все же оглядываюсь назад. Федя стоит, упирая руки в бедра, провожает меня взглядом. Улыбается.

Хорош, гад! Красив. Сложен идеально. Сейчас мне нравится даже шрам Белого. А ведь прежде он казался мне уродливым.

– Назову его... Палкан, – говорю я первое имя, пришедшее в голову.

– Как скажешь, родная, – отвечает Федя. А мне вновь невероятно тепло и хорошо от его ласкового обращения.

***

Федя пристально следит за тем, чтобы в тарелке у девочки ничего не осталось. Надия съедает все, запивает теплым чаем, хмурится, когда видит на тумбочке пару шприцов с медикаментами.

Пора делать укол.

Белому и самому не в кайф, что нужно вгонять иглу под кожу малышке. Но выхода нет. Самочувствие улучшается, однако до полного выздоровления еще далеко.

– Нужно весь курс вколоть, – извиняется Федя, – потерпишь несколько дней?

Надия кивает. Отдает ему пустую кружку, откидывается спиной на изголовье кровати.

Пока Белый готовит шприцы и ампулы, малышка, вздыхая, ложится на живот.

Федор присаживается на постель рядом.

Под чистой тканью футболки, в которую одевается девочка после душа, есть только тонкие трусики, а еще четко видны следы от прошлых уколов.

Федя перехватывает взгляд малышки.

– Где ты научился делать уколы? – говорит она.

– В детстве хотел стать ветврачом, – кривится Белый, – как батя. Вот я и понахватался от него всякого.

Федя чуть приподнимает ткань футболки. Бедра малышки все еще прикрыты одеялом. Тянет и его вниз.

Понимает, что девочка начинает немного нервничать. Потому Федя не торопится. Да и куда им сейчас спешить?

Ведет рукой вдоль изящной спины, через футболку изучает каждую косточку позвонка. Тормозит, когда ткань заканчивается, и начинается молочная кожа. Ведет и по ней, уже нежнее, потому что боится оцарапать малышку своими грубыми пальцами.

Вновь тормозит у кромки белья.

– А где твой отец сейчас? – очень тихо спрашивает девочка.

Белый понимает, что надо сделать укол и дать Надие поспать, отдохнуть. Но от вида округлой попки, прикрытой лишь розовой тканью белья, Феде сносит башню.

– На кладбище, – отвечает Белый и нехотя добавляет: – не двигайся, родная.

– Пора колоть?

– Угу, – кивает Белый.

Обрабатывает кожу спиртом, уверенно вводит лекарство, прижимает куском ваты место укола.