А потом мы вышли с ней сюда из «Европейской», где отмечали двадцатипятилетие свадьбы, и подрались! Она исключительно точно ударила мне в нос, и кровь хлынула на белый, подаренный ею свитер!
— Ой, бежим, Венчик! Надо скорее замыть! — всполошилась она, и мы помчались.
А потом здесь ограбили отца. Встретили у выхода из сберкассы, сунули ему в руку «путевку», которую он вдруг внезапно «выиграл», задудели в оба уха: «Надо лишь чуточку доплатить!» Отец мой работал до восьмидесяти пяти, выводил сорта ржи, его хлеб ел весь Северо-Запад. Но был азартен, как и я. И теперь он стоял растерянный, без пенсии, с какой-то жалкой бумажкой в руке. А воры даже не убежали — стояли и усмехались: «Иди, иди!» Тут же были и «сытые коты» в форме. Сказали мне: «Вот тебя и посадим, за азартные игры!» Но и я им сказал: «И после этого вы — мужики, русские люди? Грабите стариков! Бандиты контролируют вас! Сдав свои моральные устои, вы теряете силу. На фиг бояться того, кто не имеет права на гнев? Знаете, что вас ждет? “Вася! Допей вот пиво. Извини, что со слюной! Денег тебе не будет сегодня! Иди!”»
Это прошибло их. Побагровели. Стали пихать. Я оглянулся на батю: он уже стоял спокойно, думая о чем-то своем. Одна минута его стоила больше для человечества, чем весь бессмысленный бизнес этих «орлов»! В следующий раз, когда я батю сюда провожал, он с усмешкой сказал: «Золотой угол!»
И вдруг — через десять лет — увидал тут то же самое. И даже хуже того. Жулики (среди них была даже женщина строгого вида) «заговаривали» молодую маму с ребенком. Азарт мой еще не выветрился, и я — хоть и на поезд опаздывал — кинулся туда! Схема чуть-чуть поменялась, но в худшую сторону. «Благотворительность, для больных детей!» — и их «благородство» даже мне не удалось прошибить. «Коля, вызови охрану», — надменно произнесла «строгая». И «охрана» явилась. Вот эти точно только что из тюрьмы! Таких «охранников» надо срочно брать! И опять безучастная — теперь уже полиция. Причем подготовленная как раз к битве — шлемы, доспехи, палицы.
— Стоите?! Не видите, что творится? — обратился я к крайнему.
Из-за тяжелых доспехов общение было затруднено. Даже рот его был закрыт забралом. После долгой паузы, словно мысль моя шла через какие-то фильтры, он откликнулся. Голос был глухой, как будто специально искаженный техническим способом до неузнаваемости.
— Не наша тема.
— А где — ваша?
Понял наконец! Разглядел! Длинный ряд зарешеченных воронков и вдоль них эти… рыцари. «Тема» на их фоне выглядела бедно — небольшая толпа у Гостиного Двора с лозунгами на транспарантах. Пошел к ним, прочел. Речь шла о справедливости. Я сказал, что уважаю их лозунги, но тут вот как раз бандиты грабят женщину, надо помочь. Реакция была неожиданной.
— Менты прислали? — произнес тонкогубый молодой человек.
— Стыдитесь! Ведь вы уже седой! Подумайте о Боге! — вскричала девица.
— …Стоите тут! — пробормотал я. Оплеванный, пошел.
Угодил между жерновов! Осталось ли вообще живое добро или оно теперь есть только на лозунгах? Обернувшись, я чуть не заплакал, увидев, что несколько человек все же за мной идет. Сумочка мамы с ребенком была уже у «тех», завязалась потасовка. «Беспорядки» стронули рыцарей с места. Грозно пошли.
— Не ваша тема! — Я встал у них на пути.
И услышал молодой и даже веселый голос:
— Да. Подвижный батя! Пакуем?
Теперь я с гордостью этот угол прохожу.
В поезде вдруг дочурка приснилась. Смеялась: «Батя! Ты, говорят, книжку про меня написал? Наврал, небось, все?» Чуть было не вырвалось: «А у вас там разве ее нет?» Еле удержался. «Ну давай, батя! Ты хотя бы сейчас меня прославь!» — «Стараюсь, Настя!» — сказал.
Очнулся — платформа. Бодро шагал, в ритме песни «Утро красит нежным светом! Стены древнего Кремля! Просыпается с рассветом! Вся советская земля!»
Рановато прибыл. Коротая время, патриотично загорал на Красной площади. Когда ступни устали, на коленях стоял. Довольно долго. Но вдруг — почесался! Это, наверное, ошибка?
Вошел, наконец, в зал. Правда, не в Кремль, как можно было подумать, отслеживая мой маршрут, но здание величественное. Все сияет! Финал премии «Честь и слава» — от сферы бизнеса. Поднялись все на сцену. И Валентин тут. И Серж. И каждый — в свою книжку вцепившись.
— Ты чего, падла, как неродной?! — облапил какой-то толстяк, борода лопатой, лица не разглядеть. — Зазнался?
— Никак нет! — пробормотал, протрезвившись.
Кто же не знает его! Гигант-медиамагнат. Бобон наш. Раньше было его лишь «жорево, порево и шорево», а теперь вышел на высокое.
— О! У тебя книжка! Подари!
Ухватил толстыми пальцами книжку, которую я про дочурку написал.
— Нет, нет! — бормотал я. И тянул книгу.
И тут защелкали блицы! В конце концов ее вырвал, но поздно: на всех фото все равно вышло, что это я впихиваю Бобону книгу. И не было СМИ, которое бы эту фотку не опубликовало. Правда, когда я, запыхавшись, книжку свою все-таки отнял, Валентин сухо сказал:
— Наконец-то ты нашел в себе мужество что-то совершить!
Не нашел, однако, мужества ему врезать! Он же эту премию и получил. За сочинение «Харизма царизма».