Ты задолжал мне любовь (СИ)

— Что с тобой? А вы чего застыли?! Скорее, сделайте что-нибудь! Я не хочу смотреть, как моя сестренка страдает! — во всю мощь взревел он, да так, что охрип. Вены на его лбу вздулись от напряжения.

Я хватала ртом воздух, пытаясь хоть что-то сказать

К горлу подступила волна чего-то соленого, и в следующую секунду меня вырвало кровью. Белая рубашка Давида, который продолжал держать меня, вмиг окрасилась режущим глаза багряным цветом.

— Ничего, сестренка, ничего. Не бойся, я рядом… — успокаивая, мягко приговаривал Давид, суетливо вытирая кровь с моего лица. Затем он с остервенением закричал врачам:

— Мне плевать, что вы предпримете, но если Эмилия умрет, вы поплатитесь за это жизнями! Ко мне!

Подчиненные Давида ворвались в палату и спустя мгновение повязали всех врачей.

К их шеям были приставлены ножи. Мужчины сразу же сообразили поднять руки, я женщина-терапевт, напротив, растерялась. Она несколько раз вскрикнула, но телохранители пригрозили ей, и она затихла.

Главврача немного потряхивало, но он не терял самообладания и пытался оказывать сопротивление.

— Господин, пожалуйста, успокойтесь. То, что против недуга вашей сестры нет лекарства, — это лишь полбеды. Еще одна веская причина — это изначально слабое здоровье госпожи Афанасьевой. Ее иммунитет не способен сопротивляться вирусу, поэтому заражение наступило столь стремительно. И совершенно неуместно обвинять в случившемся врачей.

Эти слова сильно задели Давида. Он злобно покосился на врача, вернул голову в прежнее положение и бережно уложил меня на кровать. Тщательно укрыв меня одеялом, подоткнув под матрас все его уголки, обернулся и подошел вплотную к немолодому главврачу.

Давид был выше него на полголовы. Так и стояли они друг против друга, — один — выше, другой — ниже, — до тех пор, пока Давид с невиданной скоростью не выхватил у телохранителя нож и не вонзил его в бедро мужчины по самую рукоятку.

Запах крови в комнате усилился.

Словно бы ничего не произошло, Давид безучастно объявил:

— Это лишь начало. Если вы не спасете мою сестру, я каждому и вас всажу нож в сердце.

Давид изъяснялся на чистом английском языке; и эта речь, и говорящий были исполнены красоты и силы. Сторонний наблюдатель смог бы получить эстетическое наслаждение от такой сцены, если бы только не пол, забрызганный кровью, металлический запах в воздухе и устрашающий тон Давида.

Врачи обменялись растерянными, затуманенными взглядами и согласились на условие Давида. Самый молодой врач, не побоявшись попасть под удар, выступил вперед и пообещал приложить все усилия для моего излечения. Затем он и женщина-терапевт взяли под руки раненого, бледного главврача и увели его.

Давид оставил дверь полураскрытой и вернулся к моей кровати.

— Не беспокойся, Эмилия, ты скоро поправишься, — терпеливо утешал меня он.

— Кхэ-кхэ…

Я снова закашлялась, скорчив лицо, а затем вяло принялась ободрять его:

— Это ты не беспокойся. Я прекрасно понимаю, что мое здоровье подорвано. Я сама не берегла его: после родов не соблюдала режим, постоянно уходила из дома. Как говорится, что посеешь — то и пожнешь, но ты не должен из-за этого страдать.

Давид опустил голову, насупив свои густые брови, и изо всех старался подавить бушевавшие внутри эмоции.

— Брат, можно попросить тебя кое о чем?

В палате остались только мы вдвоем, в полной тишине, но даже так мой голос был еле слышен.

Давид ухватил край одеяла над моей грудью и нервно скомкал его пальцами. Не смея взглянуть на меня, он промолвил:

— Тебе нужно отдыхать. Я исполню любую твою просьбу, но только после того, как ты поправишься. А теперь поспи.

Я упрямо замотала головой, не желая ничего слышать.

— Я боюсь, что не успею. У меня лишь одно желание — верни на родину сына, не дай ему скитаться… кх-кх… скитаться на чужбине. Пообещай мне!

— И слышать не желаю!

Давид резко встал и пошел к двери.

— Я пойду и обсужу с врачами схему твоего лечения, а ты пока отдыхай!

— Давид…

Я снова зашлась пронзительным кашлем. Давид, словно игнорируя мои слова, ускорил шаг и вскоре исчез за дверью.

Глядя на дверь, я ждала, что он передумает и вернется, но этого так и не случилось.

Издав протяжный, мучительный вздох, я перевернулась на спину и уставилась в необъятный, пустой потолок. Лучики надежды в моих глазах потускнели.

Мой разум стал затуманиваться, и я незаметно уснула.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я очнулась. Но случилось это потому, что пронзительно-яркий свет ударил мне в глаза сквозь закрытые веки.

Я медленно разомкнула их и увидела покачивающийся передо мной белый халат. Наверное, врач менял мне капельницу.

И тут меня с быстротой молнии осенило: как возможно, что в самой крупной частной клинике Германии врачи, а не медсестры, самостоятельно меняют капельницы?!

— Кто вы…

Я через силу распахнула глаза, пытаясь лучше рассмотреть человека в белом халате, но перед глазами все плыло как в тумане.

Увидев движение, человек, меняющий капельницу, резко отступил назад, и к тому моменту, как картинка перед моими глазами прояснилась, я увидела лишь покачивающуюся дверь.