Ты здесь не чужой

Однажды мать на три часа отлучила Тревора от компьютера и велела им обоим выметаться во двор. Сэмюэл расположился в саду поддеревом, скрестил ноги; Тревор откинулся к стволу, в самую тень, и прикрыл глаза — дескать, старается удержать в голове следующее действие программы.

Огромные облака плыли на горизонте, выше соборов, просторные и пустые небесные дворцы.

— Трев! — позвал он. — Помнишь того учителя, который умер в прошлом году?

— Ммм. — Козырек американской бейсболки заслонял лицо брата: Тревор так и не снял ни брюк, ни рубашки — хоть его выгнали во двор, он докажет свое, убережется от загара.

— Так вот, когда он умер, — продолжал Сэмюэл, — я знал. Прямо в тот самый момент.

— Угу.

— Раньше всех остальных. Нам еще ничего не говорили. Никто в школе даже не знал. До следующего утра.

— Хмм, — пробурчал Тревор. — Может, тебе сон привиделся. Как папе о его двоюродном брате.

— Я не спал, Трев, я играл в футбол… А что было с папиным кузеном?

Тревор выдернул из земли пучок травы и бросил его себе под ноги.

— Мы ездили на выходные к Морлендам. Ты был тогда этаким мелким грызуном в памперсах. Не поверишь, сколько навоза ты выдавал.

— Ну же, Тревор!

— И не спорь. В общем, в тот раз жирные Морленды предоставили в наше распоряжение две смежные комнатки в задней половине, и папе приснилось, что его двоюродный брат Уильям умер. Я проснулся, а он сидит на краю кровати и бормочеттаким странным тихим голосом, как жаль, бедный Уильям умер, и еще насчет того, как они вместе играли на задворках веревочной фабрики, которая принадлежала деду. Жуть, честное слово. Потом поднялся и вышел в соседнюю комнату. Мама потом говорила, будто им звонили еще накануне, просто мне не успели рассказать, но я-то знаю, он и не подходил к телефону, а на следующее утро я видел, как отец говорил по радиотелефону во дворе перед завтраком, и вид у него был такой встревоженный… И мы тут же уехали, чтобы родители поспели на похороны. Наверное, зря я тебе сказал. Тебе влетело, когда ты рассказал им про учителя?

— Папа сглотнул.

— Типично. Пора ему придумать новый способ подавлять гнев, этот уже устарел.

— Мы поедем к Уэстам на каникулы?

— Ага. Снова. Одно и то же три года подряд. О, Тревор, ты же любишь кататься на лодке, и не пытайся меня уверить, будто вам с Питером не весело вместе, ведь я же знаю, что это не так . — Тревор попытался воспроизвести небрежный, легкий тон, каким их мать описывала внутреннюю жизнь сыновей. — Питер Уэст — помешанный на регби нацист. Его бы к стенке поставить.

Вопреки ожиданиям Сэмюэла, о Пенелопе, сестре Питера, Тревор даже не упомянул. В прошлый раз Тревор изображал, что она ему неприятна; он всегда так себя вел с приглянувшейся девчонкой.

Сэмюэл ненавидел поездки в Уэльс. Спальня больше смахивала на каюту, и одеяло провоняло водорослями. Дети Уэстов были сверстниками Тревора, к Сэмюэлу они относились, словно к соседскому псу, навязанному им родителями.

— Как ты думаешь, почему папа с мамой хотели от тебя это скрыть? — спросил Сэмюэл.

— Папин сон?

— Да.

— Не знаю, Сэм. — Там, где Тревор вырвал с корнем траву, остались прогалины. — Откуда мне знать. — Он поднял голову, усмехнулся лукаво. — Попробуй ложки взглядом сгибать. Попадешь на телевидение. — И засмеялся, снова уронив голову на траву. Сэмюэл схватил брата за ногу, потащил его по земле. Тревор отбрыкивался, ругал глупого мальчишку, и тогда Сэм выпустил его, и они вместе пошли в сарай, посмотреть, чем там можно заняться.

Через несколько дней, сидя в мчавшейся по шоссе на север машине, Сэмюэл смотрел на затылок отца, его плечи и руки, похожие на толстые отростки сучьев, темные волоски между локтем и кистью, пальцы, вцепившиеся в рычаг передачи. Усталость, ложившаяся на лицо отца, когда он возвращался с работы, рассеянное молчание, в котором он поглощал ужин, послеобеденный воскресный морок, когда он дремал на кушетке в гостиной, — все исчезало, стоило отцу сесть за руль. В такие моменты он оживал, становился говорлив, словно превращался в кого-то другого. Сэмюэл думал, что это и есть отец настоящий, почему-то он появляется только в дороге, в зазоре между двумя концами пути.

Забрав его из школы в конце семестра, едва свернув на проселок — они вдвоем, больше никого рядом нет, — отец выжимал девяносто миль в час на прямой и пустынной деревенской дороге, а потом, на спуске, глушил мотор. Машина неслась вниз все быстрей и быстрей, мимо пролетали поля, колеса свободно вращались, постепенно замедляя движение, вот они уже скользят по дну долины, ползут пятнадцать, десять, пять миль в час, отец не включает двигатель, хочет посмотреть, как далеко занесет их на разгоне да силе тяжести — вплоть до фермы Сазернов, или до паба или, один раз, аж до горбатого мостика. В машине отец становится волшебником, все в его власти. Кто-то совсем другой, очнувшись посреди ночи, испуганным голосом рассказывал свой сон.