Ты здесь не чужой

В состоянии опьянения он — нечего сказать, умно придумал! — позвонил бывшей подруге и коллеге, за которой начал ухаживать ближе к концу ординатуры. Они встречались полгода — самый продолжительный роман за тридцать два года его жизни. Если бы Фрэнк не наблюдал множество пациентов с еще более нескладной личной жизнью, чем у него самого, он бы счел себя уродом. Когда его направили на эту работу, Анна несколько раз прилетала к нему из Бостона. Он внушал себе, что вот-вот попросит ее руки.

— Рада слышать, что ты все еще пытаешься спасти мир! — фыркнула она (Фрэнк уже сожалел, что вообще рот раскрыл). Ей было известно, что работу эту Фрэнк выбрал в надежде, что здесь, на свободе, будет вести практику так, как считает нужным, — то есть гораздо больше времени уделять беседе с пациентами. Это желание превращало его в профессиональном отношении почти в ренегата: их учили рассматривать психиатрические проблемы с биологической точки зрения, и Анна никогда не ставила под сомнение такой подход. Они спорили и спорили, и всегда под конец спора она обзывала Фрэнка романтиком — он-де цепляется за устаревший миф о необходимости общения. Ее слова ничего не меняли: инстинкт подсказывал Фрэнку, как важно уделять подопечным больше времени. Рецептом никого не вылечишь. Он знал, что пациенты нуждаются в человеке, который поймет и признает их мучения, он знал также, что в этом и заключается его талант, здесь он превосходит многих коллег.

В медицинской школе все шутили насчет того, как и когда приходит отупение: четыре месяца препарировать труп мужчины, кромсать ткани лица и глаз, семь часов участвовать в полостной операции на груди, а пациентка умирает прямо на столе — подробности менялись, но, так или иначе, люди привыкали. А потом ординатура: шизофреники, заходящиеся в приступах психоза, наркоманы, люди, страдающие маниакальными расстройствами, избитые дети. Фрэнк тоже пошучивал, но даже на его слух шуточки звучали странно. Он лишь пытался продемонстрировать, будто приспособился не хуже прочих. На самом деле он по-прежнему словно губка впитывал в себя боль каждого собеседника. В глубине души он воспринимал это как акт веры. Фрэнк никогда не был набожен, и способность сочувствовать заменила ему религию.

Он пролистал отчет терапевта в карте миссис Букхольдт и, стараясь не замечать усиливавшуюся мигрень, перешел к записи психиатра: женщина сорока четырех лет, сведения о серьезных психических заболеваниях в семье отсутствуют, первый приступ депрессии после смерти старшего сына, четыре года назад, двое младших детей, мальчик и девочка. Глянув на поля карты, где дублировались предписания, Фрэнк убедился, что лечили пациентку спустя рукава: небольшой курс антидепрессантов (скорее всего, так и не доведенный до конца), а потом только «бензо» — седативные средства, выписывавшиеся по мере необходимости. Сеансы психотерапии не проводились. Джордж Питфорд, его предшественник на посту местного психиатра, и не подумал бы проехать пять часов в два конца ради консультации, знай себе выписывал повторные рецепты. Внизу страницы он нацарапал загадочную приписку: «Вероятный фактор — травма».

— Прошу прощения, что не открыла вам дверь, — приветствовала врача миссис Букхольдт, выходя в гостиную. Руки в карманах. Привлекательная женщина, изящная, ростом несколько выше мужа и гораздо здоровее, хотя выглядит старше своих сорока четырех. Строгие черные брюки слегка выцвели, белая шелковая блуза, на шее серебряное ожерелье. Он-то ожидал увидеть ушедшую в себя, утратившую контакт с жизнью пациентку, но женщина словно не принадлежала этому месту, этому дому посреди пустыни.

Она закрыла дверь в кухню, повернула ключ в замке и подошла к врачу.

— Жаль, что вам пришлось ехать так далеко, — извинилась она. — Да еще по такой жаре. Хотите что-нибудь выпить? Воды, лимонаду?

— Пока не надо, — отказался он. — Спасибо.

Она села на диван, он опустился в кожаное кресло.

— Я приехал сюда, поскольку директор клиники решил, что мне нужно лично вас проведать. Он сказал, вам не удалось выбраться к врачу в прошлый раз. И в позапрошлый тоже.

Взгляд ее скользнул куда-то выше его плеча.

— Я так понимаю, детей у вас нет, — произнесла она.

Пациенты часто задавали Фрэнку личные вопросы. Но не в самом начале беседы.

— Наверное, будет лучше сперва обсудить ваше самочувствие. Клоназепам помогает от тревожности. Вы испытывали в последнее время повышенную тревожность?

На мгновение она опустила взгляд и встретилась глазами с Фрэнком. Красивое лицо, щеки слегка запали, притягательные — зеленые глаза и крепкая, почти мужская челюсть, черные волосы зачесаны назад с высокого лба. Редко встречаются пациентки с таким самообладанием. Женщины, попадавшие в клинику, как правило, имели притупленные реакции — жертвы избиений или запущенных болезней.

— Вы приехали выписать мне рецепт, я правильно понимаю?