Ты здесь? (СИ)

Вижу её не первый раз: уже была здесь с риелтором, рассматривая дом; с той самой Мириам — противной блондиночкой, от высокого голоса которой хочется лишить себя слуха. Они долго плутали от одной комнаты к другой, обсуждали работу, периодически отвлекаясь на то, чтобы решить, куда что лучше поставить. Занимательно. Вот так просто взяла и купила дом, принадлежавший когда-то моей семье. Не знаю, что даже и сказать: то ли счастлив, что снова нахожусь в компании живого человека, то ли испытываю очередной приступ меланхолии в отношении того, что мертв.

Скучающе рассматриваю её из-за угла, то и дело цепляясь взглядом за татуировки. Интересное сочетание маленьких пауков и зеленых листов, в которых они прячутся. Выглядит красиво и необычно. Хочется рассмотреть поближе, а еще, что лучше — коснуться. Но если первое осуществить — не проблемно, то со вторым выходит накладка. Я уже пробовал сдвигать предметы, касаться людей, проходя сквозь них, но все, что показывают в фильмах про призраков — чушь. Я всего лишь материя, не имеющая физических возможностей. Так что пугать жильцов до сердечного приступа у меня не выходит, также, как и докричаться до кого-либо. Возможно, единственное, что они на себе ощущают — мой взгляд. И то не факт.

Она опускается на пол, не переживая о том, что может запачкать домашнюю одежду в пыли и грязи, принесенной с улицы грузчиками. Я присаживаюсь рядом, водя пальцами по воздуху в том месте, где короткие волоски выбиваются из хвоста. Вблизи моя сожительница выглядит иначе: на коже проглядываются веснушки в районе щек и носа, что проколот. Золотая сережка переливается в лучах рыжего солнца, что освещает её лицо и серые — почти, как у моей матери — стальные глаза. Выглядываю из-за плеча, ловя её секундное замешательство.

Впрочем, этому я значения не придаю.

Её зовут Айви и у неё — огромный шрам на спине, рассматривая который, сразу же вспоминаю о своем рассечённом колене, куда наложили пару швов. Травм, конечно, было больше, включая разодранные локти, часть щеки, которую я не успел прикрыть при падении, а еще содранная мочка уха — я тогда неплохо проехался по нагретому солнцем асфальту. Мне было около тринадцати и я не удержался на скейте, который папа подарил мне на день рожденья. Катался по всей округе, а из-за того, что наш район находился на холмистой местности, спуск с нее оказался быстрее, чем я рассчитывал. Было больно. Я рыдал, как маленький ребенок, который поскользнулся на ровном месте и упал, стукнувшись подбородком. Сидел и смотрел, как кровь заливает кожу, одежду и как багровеет колено, белея под тяжестью надавливаемых пальцев.

У меня было много подобных ситуаций. Мама часто называла меня ходячей болячкой, а когда я что-нибудь ломал, злилась за мою легкомысленность на этот счет. Она всегда переживала за мое здоровье, особенно, когда я старался делать вид, что мне на самом деле не больно. Сдерживал слезы, кусал внутреннюю сторону щеки, стоило врачу прикоснуться к месту, что ныло. А потом, когда мы возвращались домой — каждый к своему делу — отчитывала отца за травмоопасные подарки, вроде того же скейта или роликов. Всегда боялась, что я сломаю себе шею и навсегда останусь инвалидом. А, может, вообще умру, с моим-то везением.

Череда переломов, ушибов и посещения больниц закончилась к годам семнадцати, когда их обоих уже не было в живых. Я остался жить с бабушкой, взявшей надо мной попечительство, и решил, что приношу ей итак много проблем. Потому стал уделять внимание учебе, завел, вроде как, друзей. Но вспомнить остальное не получается — те дни почему-то смазаны. Зато смерть бабушки помню отлично: я вернулся домой после очередной тренировки по футболу и нашел её мертвой. Мне уже стукнуло восемнадцать, и я оканчивал старшую школу, надеясь, что сдача экзаменов поможет мне поступить в хороший колледж. Но иногда надежды и мечты — так хрупки, что рушатся, подобно домику, сложенному из тонких спичек. Бабушка лежала на полу, с тоненькой струйкой крови у рта, сжимая в руках кухонный нож, которым обычно нарезала овощи. Те тоже валялись рядом, упав, судя по всему, с разделочной доски.

Вообще-то, уже в тот момент я чувствовал, что рядом со мной витает смерть. Не хотел в это верить, но все мое естество говорило об этом. Интуиция — интересная все-таки вещь. Жаль, что я никогда не доверял ей.

Пар в ванной заставляет зеркало покрываться легкой дымкой, через которую рассмотреть силуэт Айви становится сложно. Я не собираюсь подглядывать. Мне просто интересно — скоро ли она признается, что видит меня? Или глаза обманывают снова? Хочется думать, что нет.