Тырновская царица

Круг размышлений замыкался на угрозе войны. Его несомненно мобилизуют и направят в какой-нибудь походный лазарет, так что до конца войны заглядывать в будущее бессмысленно. Да и какое будущее могло ожидать искалеченную Берлинским договором[14]

Болгарию, за пределам и которой осталась четверть коренного населения? С детских лет помнилось ему постоянное вмешательство внешних сил в судьбу страны, исступленность политической борьбы, перевороты, убийства и насилия. Не раз видел он, как тащат к урнам для голосования лежачих больных, как разгоняют оппозиционно настроенных горожан и крестьян. В корчме «Безим-отец» до поздней ночи гремела музыка, пьяные выкрики мешали людям спать, перед выборами все поленницы перед пекарнями растаскивали. Но несмотря на всю эту борьбу за власть и партийные распри в стране царил патриотический подъем, стар и млад были одержимы стремлением освободить Фракию и Македонию. Дух национального возрождения разгорался в те дни с новым жаром, с новой силой. Сидя по вечерам возле домов или городских фонтанчиков, мальчишки распевали «гимн» «У Босфора шум подымается»,[15]

«Марш, марш, Царьград уже наш!»[16]

и «Вставай, вставай, юнак балканский». Детвора вздергивала на виселицу вырезанного из бумаги турецкого султана, возобновились побоища между кварталами — в нижнем квартале турчата не смели перейти по мосту через Янтру, в Картале варушские мальчишки с рогатками гонялись за сынками богачей и офицеров с Офицерской улицы, били черепицу на крышах и окнах, так что против победителей приходилось высылать вестовых и стражников. Вошла в моду переиначенная на болгарский лад французская песенка, ее распевал весь город, она долетала к доктору сквозь стрекот швейных машинок и постукиванье ткацких станов. «Юный капитан, откуда вы идете?» — умоляюще! вопрошало чье-то сопрано и само себе отвечало: «С гор Балканских, с поля брани…» Многие при докторе вслух мечтали о том, как будут убивать турок в сражениях, дети с жаром декламировали «Земля черногорская, на турок восставшая».[17]

На плацу Марно-поле с самого раннего утра звучали холостые выстрелы, усиленно обучали новобранцев, пулеметные очереди прошивали воздух над городом. Патриотический восторг и воинственность особенно усилились после того, как Тырново посетил царь Фердинанд с министрами нового кабинета.

Доктор уделял газетам и слухам мало внимания — балканские распри казались ему хроническими, но когда и французские газеты заговорили о неизбежности войны, он содрогнулся. В ту же пору к его прежним личным треволнениям прибавились новые. Несмотря на все увещевания Элеонора отказывалась ехать в Швейцарию. После того, как он объяснился ей в любви, приходилось разыгрывать роль влюбленного и часто бывать у Смиловых. В этих вынужденных визитах таилась опасность, ибо они накладывали на него известные обязательства по отношению не только к девушке, но и ко всей семье. Единственным оправданием служило то, что во время визитов он убеждал Элеонору поехать лечиться, и если бы преуспел в этом, то избавился бы от нее. Ее упрямство вызывало в нем раздражение, и он пользовался любым поводом, чтобы отложить свой визит, но на следующий же день находил у себя в почтовом ящике опущенный служанкой Смиловых розовый конверт без марки. Тем не менее он не терял надежды, что Элеонора уедет, — болезнь в конце концов принудит ее. Куда серьезней были неприятности, причиняемые Мариной. Ее манера держаться переходила все допустимые для прислуга границы. Она распоряжалась в доме точно законная супруга, свободно, без стеснения выражала свои суждения о пациентах, об убранстве комнат, даже позволяла себе давать ему советы, как поступить в том или ином случае, причем делала это с такой уверенностью, будто этот дом уже принадлежал ей. Но в конце июля она неожиданно и без всяких объяснений перешла вниз, к старухе, и становилась со дня на день все молчаливее, смотрела на него отчужденно, а однажды он услышал, как она плачет. Доктор воображал, что причиной тому участившиеся в последнее время письма от мужа, полные брани и угроз. Озлобленный супруг преследовал ее, когда она шла на базар, так что Марина боялась выйти из дому. «Злится, что не помогаю ей получить развод», — думал доктор. А тут еще вышел пренеприятнейший инцидент.

Когда она возвращалась с базара, весовщик по прозвищу «Кушай-Детка» попытался затащить ее в свою лавку. Скандал стал достоянием всего города. Марина вернулась домой сама не своя, вся в слезах, и до вечера не притронулась к еде. Мало того, оказалось, что госпожа Старирадева накинулась посреди улицы на «негодяйку, которая делает из ее сына посмещище», и Марине пришлось спасаться от разъяренной старухи бегством. Доктор нашел ее у бабки Винтии. Марина всхлипывала, сжимая в руке мокрый носовой платок, а когда он вошел, вновь разразилась рыданиями. Бабка Винтия подробно пересказала ему, что стряслось за час до его прихода.