Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд

– Невэ’эа’ксаймэ, набтона, – приговаривал Волк, прижав ее к себе. – Не плачь, дочка, не плачь.

Он взглянул на меня из-за плеча дочери:

– Эна’соо’ээхово, Месоке? Ее взяли силой, Ласточка?

Я покачала головой, а в ответ на следующий немой вопрос мне пришлось опустить глаза, и тут слезы полились у меня из глаз:

– Насаатоне’ойтобэ, найхамэ… Я не смогла остановить его, о муж мой… Не смогла…

Маленький Волк мягко улыбнулся мне, а потом произнес, как я поняла, в утешение себе и мне:

– Ээсепебева’э. Ничего, теперь всё хорошо… Всё хорошо.

Днем того же дня мы вернулись в лагерь; и с какой же искренней радостью нам навстречу выбежали женщины племени! Но когда семья Желтого Волка увидела позади своего воина, ведущего лошадь с телом несчастной Ве’бо’а’о’ке, раздался пронзительный вой, тут же распространившийся по всему лагерю.

9 августа 1875

Сегодня утром мы похоронили Сару вместе с неродившимся ребеночком. Ее обрядили в свадебный наряд шайеннов, завернули в шкуру белого бизона и похоронили в неглубокой яме в прериях, завалив сверху камнями.

Перед этим имело место бурное обсуждение, по какой традиции следует хоронить Сару, христианской или шайеннской. Разумеется, преподобный Хейр и Нарцисса Уайт всячески противились последнему. Но большинство из нас считали, что Сара впервые обрела счастье именно среди индейцев. И мы хотели, чтобы ее душа оказалась в Сеано – так шайенны называют загробный мир, – куда попадают, следуя по Висячей тропе, то есть Млечному Пути. Шайенны верят, что все умершие живут там подле своего Создателя, Хе’амавебо’э. В Сеано они живут в таких же деревнях, как и на Земле, – охотятся, работают, вкушают пищу, молятся, независимо от того, плохо или хорошо они вели себя в жизни, доблестно или подло, храбро или трусливо – все до одного, и в конце концов встречаются в Сеано с душами своих любимых.

– Но это же Рай, – сказала я, обращаясь к преподобному. – Сеано – точь-в-точь наш Рай. В чем же разница, отец?

– Разница фундаментальная, мисс Додд, – отвечал он. – Ибо это не христианский рай, и туда может без помех попасть душа любого смертного, не важно, крещеного или нет, где добродетель не получает награды, а грех кары. Такого места не существует, ибо как можно говорить о рае, если нет ада?

– Этот мир, преподобный, и рай и ад в одно и то же время. Сара знала об этом, пожалуй, лучше многих. И она заслужила простых языческих похорон в сопровождении своего супруга.

Но преподобный, как я и предполагала, остался непреклонным.

– Бедное дитя крестили в единственной истинной религии, – отвечал он. – Посему и ее тело до́лжно предать земле по священному обряду, чтобы душе ее попала в царствие Господа нашего.

В конце концов состоялось две церемонии; одну провел преподобный Хейр, другую – Желтый Волк и его семья. Они же доставили тело Сары к месту последнего упокоения на оседланной лошади, которую, подведя под уздцы к могиле, к нашему потрясению, убил, полоснув ножом по шее – именно так погибла его дорогая жена, – и бедное животное рухнуло на колени, а из его вскрытой трахеи с резким свистом вырвался воздух.

– Ве’бо’а’о’ке нужна лошадь, – объяснил юноша, – чтобы по Висячей тропе достичь Сеано. – Лошадь медленно завалилась на бок, и ее глаза медленно потухли.

В конце концов, душа Сары отправилась на своей лошади туда, куда она сама желала – в тот рай или иной, – и все остались при своих.

11 августа 1875 года

Похоронная процессия оставила Желтого Волка у могилы жены; он сидел на земле скрестив ноги. Целых два дня и две ночи мы слышали горестные причитания, приносимые в лагерь ветром.

Что и говорить, то было нелегкое время для всех нас; не только трагическая смерть Сары, но и наше общее унижение в лагере кроу изменили статус-кво как вокруг, так и внутри нас, и мы пока лишь смутно ощущали, что это означает. Но, помимо пустых банальностей, мы не получили от преподобного слов утешения и, как всегда, находили умиротворение лишь во взаимной поддержке… Что ж, поблагодарим Господа и за это.

В тот же вечер все мы, каждая из нас, дали торжественную клятву никогда не говорить о той ночи и о дне после ни друг с другом, ни с посторонними. Мы не в силах изменить случившееся, так что должны просто двигаться дальше.

Наши семьи приняли нас обратно в свои теплые объятья и обращались с нами с особой нежностью и добротой без единого упрека – что, как мне кажется, вообще свойственно лишь большинству женщин нашего лагеря. Нарцисса Уайт, разумеется, всем своим видом желает показать, что мы нашей маленькой компанией сами соблазнили кроу и сподвигли их на похищение, и, какие бы страдания мы ни претерпели в их лапах, это была лишь кара за наши грехи и доказательство ее превосходства.