Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд

Шайенны – народ богатый, и лошадей у нас хоть отбавляй, особенно после разбойничьего налета на племя кроу. Некоторые женщины и дети идут рядом с груженными поклажей лошадьми, другие рядом с повозками, то и дело похлестывая животных, чтобы не отставали. Другие сидят на тюках – по две-три девочки вместе, играют в нехитрые игрушки или стрекочут словно стайка сорок. Детишки помладше едут на громадных сторожевых псах или на пони. Едва научившись ходить, индейские дети прекрасно держатся на лошади, а их маленькие плоскоголовые пони – которых легко отличить по виду от наших – обладают спокойным нравом, отлично обучены и послушны. Часть престарелых индейцев, особенно больные или просто немощные, а также малыши, которым еще требуется присмотр, едут в повозках, младенцы же путешествуют, привязанные к доскам-переноскам на спине матери. Порой за ненадобностью такие переноски свисают с седел или повозок и тихонько бьют друг о друга во время движения, к вящей радости и веселью самих карапузов, – те смеются и что-то болтают, и, если не спят, с широко раскрытыми глазами наблюдают всю процессию. Таким образом они с молоком матери привыкают к кочевой жизни среди прерий. Индейские дети почти не плачут. Это чудесные, ангельские детки – но, с другой стороны, таковы все малыши! Я постоянно думаю о наших собственных детях (многие другие женщины тоже объявили, что беременны). Возможно, наше правительство потеряло веру в нашу миссию – но все равно любая будущая мать переполнена надеждой на будущее!

Сегодня я в прекрасном настроении. Видимо, непрерывное движение, пусть и сопровождаемое тяжелой, а подчас и изнурительной работой, просто мне подходит. Мне тут пришло в голову (как ответ капитану Бёрку, который, беседуя со мной, однажды риторически воскликнул: «Ну и где же индейский Шекспир?») – что, возможно, причина почти незаметного вклада аборигенов в мировую культуру и искусство именно в том, что они слишком интенсивно живут – кочуют, охотятся, работают, – и у них просто нет времени, чтобы фиксировать события или, как выразилась Герти, «взвешивать их». Порой мне кажется, что это весьма неглупо… Но, тем не менее, полюбуйтесь на меня, разумницу, – сама я то и дело стараюсь урвать лишнюю минуту, чтобы подробно записать, что происходит вокруг!

Сейчас мне хочется описать нашу четверку представительниц первоначальной группы невест. Ох, какое жалкое зрелище мы собой являем! Мы уже почти превратились в дикарок и положительно ничем не отличаемся от своих товарок-индеанок и, кроме того, кожа у нас ничуть не светлее (у Фими-то даже посмуглее!). Даже моя фарфоровая кожа обрела каштановой оттенок, хотя я все еще продолжаю наносить на лицо грязевую маску против ожогов.

Если погода позволяет, Фими по-прежнему носит лишь мужские кожаные штаны и больше ничего – все уже привыкли, что она разгуливает с голой грудью.

С каждым днем становится все жарче, и Хелен наконец отказалась от своих толстых панталон и тоже попросила Жанетт Паркер сшить для нее бесшовную куртку из оленьей кожи, которую носит с гамашами и блузкой с бахромой. Решительно, нет более эксцентричного наряда для леди – но он так идет Хелен, она в нем вылитый первопоселенец, особенно со своей фирменной трубкой, которую она не вынимает изо рта.

Марта же, беря пример с меня и моей подруги, тоже белой жены – Пера-на-Макушке и носит свободное платье из оленьей кожи – фаворит сезона среди индейских женщин.

И вот мы снова пустились в путь, лошади осторожно скользят вниз по холму, идя вслед за Людьми, что идут вслед за бизонами, что ищут траву, что дарует Земля.

14 июля 1875 года

Каким бы хаотичным ни казалось наше путешествие, оно происходит по издревле заведенному порядку. Лагерь собирается и снимается с места с потрясающей слаженностью. Это напоминает мне рассказы матери о жизни цыган в Европе. Конечно, теперь я понимаю, почему мой брачный вигвам пришлось разобрать совместно – в одиночку я бы с этим нипочем не совладала. Это жизнь коммуны в чистейшем виде. Подобно пчелиному рою и колонии муравьев, все стараются ради общего блага.

Женщины собирают и складывают вещи, разбирают вигвамы, седлают лошадей и нагружают поклажей их и повозки, а в конце каждого дня пути устраивают лагерь в точно том же виде, что и накануне. За сборами в нашем вигваме наблюдает старая карга Нос-крючком, каркая словно злобная ворона, да еще чуть что замахивается ивовой лозой, словно плеткой. Утром в день начала путешествия она безжалостно хлестнула меня сзади по ногам своим «оружием»: очевидно, я неправильно укладывала вещи.