Тысяча белых женщин: дневники Мэй Додд

– Когда врачи в больнице расспрашивали меня о признаках болезни, – рассказывала несчастная, когда мы недавно виделись, – я сказала им, что для меня было невыносимым быть женой изменника, особенно долгой и серой чикагской зимой. В это время года я особенно явственно чувствую, как мне на грудь забирается огромный черный пес и душит меня. И врачи определили меня в самую темную палату, где моим единственным компаньоном был черный пес. За долгое время, что я была в больнице – что было расплатой за его грехи, – мой муж успел воспользоваться ситуацией: он развелся со мной и женился на любовнице. А доктора не унимались: почему я так печальна? Почему не снимаю траур? Чем могу объяснить свою меланхолию?

– Ну, а теперь я замужем за убийцей по имени Смердящая Плоть – все говорят, что он гниет изнутри… И снова меня изгоняют за чужое преступление. Ну так что же, вы и теперь будете недоумевать, почему я не снимаю черное? Сколько может женщина страдать на этой Земле? – В дальнейшем Ада никогда не говорила так много и вообще о себе ничего не рассказывала.

– О, но ведь нет худа без добра, Ада, – сказала Мегги Келли. – Может, ты и была женой убийцы, но теперь-то он изгой, детка, и, поверь мне, он-то уж тебе не изменит, потому что никто не станет водить с ним шашни!

Мы все расхохотались: даже Ада улыбнулась – она не была лишена чувства юмора, пусть и мрачноватого.

– Мегги права, – поддакнула ее сестра Сьюзи. – Вот чикагской зимой, честно скажу, – и у меня порой бывала меланхолия, но теперь мы в прерии, и летом тут столько солнца, сколько никогда не было в тамошнюю зиму. Твоя черная псина тут просто-напросто не выдержит – держу пари, ты его больше не увидишь!

Подобными разговорами мы старались поддерживать друг друга в те дни.

Сообщать следующий постыдный факт мне особенно неприятно: сразу несколько девушек и женщин, как белых, так и туземок, той ночью были изнасилованы пьяными дикарями, причем некоторые, как вот Нарцисса Уайт, – собственными мужьями. Хрупкая Дейзи Лавлейс после всего, что с ней сотворили, стала молчаливой и отстраненной. Но, по крайней мере, ее собственный муж, кажется, добр и терпелив с ней и заботится о ней как может. Пожалуй, самое неприятное из всех последствий попойки – то, что зачинщик всех безобразий, мерзавец Жюль-семинол, все еще обретается среди нас, совершенно безнаказанно и ни капли не раскаиваясь в содеянном. Он совсем оправился от удара Кривоносихи, вот только ухо у него до сих пор распухшее, и он уже несколько раз подходил к нашему жилищу, чтобы глазеть на меня и говорить самые гнусные вещи… Я пытаюсь не подавать виду, что мне страшно, но очень боюсь его и стараюсь никуда не ходить одна.

Маленький Волк тоже в курсе нездорового интереса ко мне семинола, но пока он лишь находится начеку, и ему удается сдерживаться, когда тот появляется поблизости. Будучи вождем-целителем, он не имеет права ничего сделать – разве что, кроме как обвинить семинола на Большом совете в том, что он принес его народу виски. В самом деле, за исключением собственного трехдневного грехопадения, преданность моего мужа долгу поистине монашеская… а самоотречение почти, как у Иисуса.

17 июня 1975 года

Сегодня утром заходила Хелен – пригласить меня на вечерние танцы, куда ее позвали как почетную гостью. Вчера вернулись из набега на кроу воины Маленького Лиса. Поступив разумно – отказавшись от виски в ту адскую ночь, они устроили на другом берегу реки собственный костер и военные пляски и рано утром отправились в поход. Тела каждого украшали изумительно нарисованные Хелен птицы – подобное мастерство исполнения было немыслимо для индейцев, способных лишь на самые простые узоры.

Набег был очень успешным; вчера воины с триумфом и улюлюканьем вернулись в лагерь, ведя за собой огромное стадо лошадей кроу. Они не только пригнали табун – ни на одном из удальцов не было ни царапины.

– Боюсь, Месоке, – сказала мне Хелен этим утром, – что весь успех парни Лиса в конце концов приписали мне. Отныне мое имя Ве’кесобма беоневестцее – Та-что-Рисует-Волшебных-Птиц. Язык сломаешь! Так что прошу тебя – зови меня сокращенным именем, Птица, ладно?

– Конечно, Ве-езе, – ответила я. (Все мы уже потихоньку осваивали шайеннский язык, а имена – отличная основа для оттачивания произношения.)