Тысяча благодарностей, Дживс

Едва сказав это, я задумался, не обмануло ли меня вдохновение. Ведь этот человек только что провел переговоры со старой прародительницей, которые, в отличие от переговоров между главами государств, прошли отнюдь не в атмосфере полного взаимопонимания, и ему должно показаться странным, что почти сразу же после их завершения она обращается к нему с просьбой о фотографировании. Но все сошло гладко. Он явно воспринял ее просьбу как некий жест примирения. И отозвался живо и с воодушевлением.

- Сейчас спущусь, - сказал он. - Передайте ей, что я сейчас спущусь.

Я спрятал супницу у себя в спальне, запер дверь и вернулся к престарелой родственнице. Она разговаривала с Дживсом. При моем появлении на ее лице выразилось облегчение.

- А, вот и ты наконец, мой прекрасный поскакун Берти. Хорошо, что ты не пошел в спальню Ранкла. Дживс говорит, что Сеппингс встретил Ранкла на лестнице и тот попросил через полчаса принести ему чашку чаю. Сказал, что ляжет соснуть. Ты мог налететь прямо на него.

Я засмеялся глухим безрадостным смехом.

- Поздно, старая прародительница. Я на него налетел.

- Он что, был там?

- Собственной персоной.

- И как ты вышел из положения?

- Сказал ему, что вы просите его спуститься и сделать несколько снимков.

- Быстро соображаешь.

- Я всегда соображаю молниеносно.

- Он поверил?

- Как будто да. Сказал, сейчас спустится.

- Улыбки моей ему не видать.

Возможно, я попросил бы ее смягчить это жесткое решение и обнажить хотя бы краешки передних зубов, перед тем как Ранкл нажмет на кнопку; однако, пока она говорила, мои мысли приняли другое направление. Возник внезапный вопрос: что его задерживает? Он же сказал, что сейчас спустится. Но прошло довольно много времени, а Ранкла как не было, так и нет. Я уже лелеял мысль о том, что в такой теплый день человека его комплекции может хватить какой-нибудь удар, но тут на лестнице послышался тяжелый топот, и он, наконец, предстал перед нами.

Но это был другой Л. П. Ранкл, совсем не тот человек, который пообещал мне, что скоро придет в гостиную. Тогда он был весь солнечный и лучащийся а как же, фотограф-любитель, который не только предвкушает, как будет сейчас отравлять людям жизнь своим фотографированием, но еще и прямо об этом попрошен, что для фотографа-любителя - редкий праздник. Теперь же он был холодный и тугой, как крутое яйцо на пикнике, и глядел на меня с такой ненавистью, словно я и впрямь наступил на его панаму.

- Миссис Траверс!

Это прозвучало так громко и призывно, что напомнило крик уличного торговца, пытающегося привлечь внимание покупателей к апельсинам-королькам и брюссельской капусте. Я увидел, как выпрямилась прародительница, и понял, что сейчас она войдет в роль великосветской дамы. Вышеуказанная родственница, в обычных обстоятельствах столь добродушная и свойская, могла при необходимости мгновенно превратиться в точную копию герцогини былых времен и сделать из любого нижестоящего мокрое место, для чего, добавлю, ей не требовалось даже лорнета - достаточно было простого взгляда. Вероятно, девиц ее поколения учили этому в пансионах.

- Я попросила бы вас не орать на меня, мистер Ранкл. Я не глухая. В чем дело?

Аристократическая льдистость ее тона была такова, что у меня мороз пробежал по коже, но Л. П. Ранкл был субъект из морозоустойчивых. Он извинился за крик, но сделал это кратко и без подлинного раскаяния. А затем перешел к ответу на заданный ему вопрос, с видимым усилием принуждая себя изъясняться тихо. Пусть он не ворковал, как голубок, но, по крайней мере, не повышал голоса.

- Помните ли вы, миссис Траверс, серебряную супницу, которую я показывал вам по приезде сюда?

- Помню.

- Очень ценную.

- Да, вы говорили.

- Она лежала у меня в комнате в левом верхнем ящике комода. Мне не приходило в голову как-либо ее прятать. Я был абсолютно уверен в честности всех, кто находится в этом доме.

- Естественно.

- Даже когда я узнал, что наряду со мной здесь гостит мистер Вустер, я все равно не принял никаких мер предосторожности. Это была моя роковая ошибка. Он только что украл супницу.

Наверно, долго сохранять облик великосветской дамы очень утомительно, ведь это требует каменной неподвижности как лицевых мышц, так и позвоночника, поэтому, услышав его слова, прародительница бросила это занятие и вернулась к вольным манерам своей охотничьей юности.

- Не будьте идиотом, Ранкл. Вы городите несусветную чушь. Берти это и в голову не могло бы прийти, правда, Берти?

- Никогда в жизни.

- Вот осел-то.

- Я бы сказал - безмозглый осел.

- Будешь ослом, если дрыхнуть все время.

- Да, наверно, в этом вся беда.

- Спанье разжижает мозг.

- Конечно. То же самое и с котом Гасом. Я люблю Гаса как родного брата, но после стольких лет безостановочного сна у него ума осталось не больше, чем у члена кабинета министров.

- Надеюсь, Ранкл не разозлил тебя своими нелепыми обвинениями?

- Нет, старая прародительница, я не зол, просто очень, очень удручен.