Тысяча дней в Венеции. Непредвиденный роман

— Посоветуйся с доном Сильвано, может, он подскажет? — бросила я через плечо, готовая мчаться сломя голову.

Он добежал до отеля первый и раскинул руки, чтобы поймать меня, целовать и целовать, так что я еле переводила дыхание.

— Помнишь ли ты, когда впервые поняла, что влюблена в меня?

— Когда впервые, не помню. Думаю, это случилось, когда ты вышел из ванны в ночь приезда в Сент-Луис. Все дело в носках до колена и гладко зачесанных назад волосах.

— А я знаю, когда это случилось со мной: в первый день, когда я увидел тебя в «Вино-Вино». Едва вернувшись из ресторана в офис, я попытался вспомнить твое лицо, но не смог. Потом месяцами я закрывал глаза, чтобы увидеть мысленным взором твой профиль, но не получалось. Я делал это многократно, рвался поговорить с тобой, но не мог придумать, что бы тебе сказать. Когда смотрел на тебя, я больше не чувствовал холода. Я больше никогда не чувствовал холода.

Мы решили, что будет вполне романтично, если в день нашей свадьбы мы встанем вместе с солнцем, прогуляемся к морю, попьем кофе, потом расстанемся и встретимся в церкви. За несколько дней до свадьбы мы обратились к управляющему маленького отеля, сразу за нашим домом, чтобы снять там комнату на полдня.

Управляющий сказал — нет вопросов. Мой герой собрал одежду в сумку и отправился, напевая, через десять ярдов улицы в соседний отель. Вся эта история выглядела дурашливо, странно и волнующе. Я же направилась к Джулио, парикмахеру на Гран Виале, и попросила накрутить мне локоны на бигуди.

— Sei pazza? Вы сошли с ума? У вас прекрасные волосы. Позвольте мне сделать что-нибудь классическое, шиньон, зачесать волосы вверх и украсить античными гребнями, — говорил он, сдирая упаковку с двух огромных зубочисток, украшенных фальшивыми камнями, которые выглядели еще более античными, чем он сам.

— Нет, я точно предпочитаю локоны, я еду отдыхать, — убеждала я.

Мероприятие продлилось больше двух часов, и все это время он печалился, сжимая горячее хитроумное изобретение, испускающее пар. Когда он закончил, я выглядела как комик Харпо Маркс, но сказала: «Прекрасно», а он ответил: «Che disperazione. Я в отчаянии». Он дал мне старый голубой шарф — прикрыть голову по дороге домой.

Я хотела бы, чтобы Лиза и Эрик были со мной. Эрик провел август с нами, мы обследовали острова, питаясь телячьими котлетами и запивая охлажденным вином каждый завтрак, простаивали часами перед палаццо Грасси, вели себя так, будто находимся в отпуске, а он и Лиза еще совсем юные. Лиза была мила, поддерживала меня, но держалась обособленно. От моего «водоворота чувств» в последние месяцы в Америке оба моих ребенка устали, особенно Лиза. В этот период жизни матери полагается вести спокойный, приятный образ жизни и иметь подходящее жилье. Но я все время стремилась куда-то, постоянно упаковывалась и каждый раз начинала все сначала. Я была цыганской мамашей. А теперь я цыганская мамаша в гондоле. Думаю, все разворачивалось слишком быстро. Одно дело — отъезд в Венецию и совсем другое — брак с незнакомцем четыре месяца спустя.

— Почему ты не можешь подождать до Рождества? — спрашивала Лиза.

— Не могу, милая. Фернандо организует все так быстро, что не представляется удобного случая обсудить твое расписание. Мы не совпадаем по срокам. И поскольку я еще плохо говорю по-итальянски, и поскольку имеются бюрократические преграды, я почти ничего не могу уточнить, — оправдывалась я.

Мне ли не знать, как слабы мои аргументы, как бессильно звучит мой голос, как это нетипично для меня? Бесхарактерный человек, цыганская мамаша в гондоле. Когда я поднялась по лестнице в квартиру, приняла ванну и начала одеваться, тоска по детям вошла в тяжелую стадию. Я должна пойти в церковь вместе с ними; мы не должны играть свадьбу без них.