Тысяча дождей

- Черт-те что!.. Того и гляди главным у нас станет этот носатый хмырь. Знаешь, что они учудили ночью? Десять баб… извини – женщин… из этой долбанной секты… разделись, понимаешь ли, догола и деревянной сохой – специально сколотили соху – пробуровили борозду по всей южной окраине. Оградили нас, значит, от нашествия темных сил. Бабы тащили соху, Захар шествовал впереди – завывал… Молитвы свои исполнял… Это ж рехнуться можно! Слышал, небось, его песнопения?.. Черт-те что!.. Да остался в этом Поселке хотя бы один здравомыслящий человек?

На этот вопрос ответа у меня нет. Но от услышанного я растерян и взбудоражен не меньше, чем Комендант. Значит – что? Значит, Захар, то есть Колдун, от молитв переходит к активным действиям?

Ничего хорошего это нам не сулит.

- А беженцы, скорее всего, не дойдут, - говорит Комендант. – Я вчера связался с Экосоветом, попросил выслать навстречу им хотя бы пару грузовиков. Знаешь, что они мне ответили? Ли­мит на бензин в этом месяце уже выбран… Слушай, может, нам самим отправиться в город да перестрелять к чертям весь этот Экосовет?..

Я пытаюсь успокоить его:

- Сто километров… В общем, немного…

- Нет, они не дойдут… - Комендант берет себя за мизинец и выворачивает его, словно хочет сломать. Проступают кости на сухом, узком лице. – Вот видишь, Егор, как это все… Для того, чтобы выжить самим, мы вчера вытолкали отсюда… фактически обрекли на смерть… почти пятьдесят человек…

Комендант задыхается. На горле у него вздуваются струнные жилы:

- Пятьдесят человек убили… Зачем?..

Далее я иду к Серафиме. Точней – к Серафиме Яковлевне, как принято называть мать Аглаи. Я несу ей бутыль воды, отлитой, несмотря на яростные возражения Лельки, из наших скудных запасов. Воду Серафима принимает благосклонно, как долж­ное, однако первые же ее слова меня ошарашивают:

- Лаечка так рада, Егор, что вы ее наконец навестили! Так рада, так рада, Егор!.. Вы – молодец!.. Для нее – это настоящий праздник!..

Голова Серафимы покрыта платком. Балахон из крашеной простыни, который она недавно стала носить, подвязан веревкой. По дому, да и по улице вероятно, она ходит босой. И это директор школы, чуть ли не самый образованный, как считалось, человек в нашем Поселке. Я еще помню ее уроки. Она преподавала нам математику, физику, астрономию, рассказывала о рождении звезд, о законах движения, о том, как появилась жизнь на Земле…

- И главное, Егор, она счастлива! Видите, Егор, прав был отец наш Захар: жертва – это спасение. Лишь принеся в жертву плоть, которая нам для того и дана, можно освободить душу для жизни вечной!..

Я едва выдавливаю из себя:

- Так вы ее слышите?

- Ну конечно! – Серафима всплескивает ладонями. – Мы с ней теперь почти каждый день разговариваем. Лаечка рассказывает о спасении, которое она обрела, о том счастье, что дано будет каждому, кто пойдет тем же путем… Егор! Вы же своими глазами видели это чудо – как ожил, как воспрял Новый Лес, когда Лаечка в нем растворилась. Мать-Земля, явив вышнюю милость свою, приняла ее как родную дочь!..

Слова «Мать-Земля» Серафима так и произносит с заглавных букв. Меня пугают ее сияющие неземным светом глаза. Мне хочется поскорее убраться отсюда. А Серафима неожиданно приобнимает меня и шепчет в ухо, пронизывая жарким голосом до самого сердца:

- Нельзя отказываться от завета предков, Егор! Древние наши боги никуда не ушли, они по-прежнему взирают на нас. Они по-прежнему ждут избранных. Вспомните: под Новый год привязывали к дереву девушку, и она, замерзнув, вознесясь в горний чертог, становилась заступницей за весь свой народ. А если отворачиваться от отчих богов, если пренебрегать ими, исполнившись пре­зренной гордыни, они начинают мстить. Они мстят: в мире воцаряется хаос. Наступают страшные Велесовы дни: бесчисленные сонмы бесов выходят из преисподней, прокатывается по земле шабаш Дикой Охоты, из страны в страну начинает бродить Черный Томерль – с девятью головами, с хвостом, перелистывая и читая вслух Книгу Смерти. Мир выворачивается на­из­нанку…

Мне кажется, что от нее исходит липкий запах земли. Запах корней, гниющей почвы, прелых, мякотных листьев. Я неловко пытаюсь освободиться, но Серафима еще крепче прижимает меня и словно обволакивает словесным маревом:

- А как будет счастлива твоя Лелечка, когда обретет этот дар! А эта девочка, которая у вас появилась… Айгуль ее звать?.. Это ведь знак, Егор, знак свыше, знак милости и благоволения, нельзя им пренебрегать…

Я вздрагиваю.

Лелька!

Айгуль!

Значит, у Захара, у Колдуна, уже все решено?

Грубовато выворачиваюсь из объятий:

- Серафима Яковлевна, мне пора…

Впрочем, Серафима этого как будто не замечает. Она заламывает руки и смотрит поверх меня слезящимися от восторга глазами.

- Дар!.. Дар!.. Принесем в дар себя!.. Пусть снизойдет на нас милость прародительницы Матери нашей!..

Она, по-моему, уже ничего не слышит.

***