Тысяча дождей

Далее на несколько дней все замирает. Нет, разумеется, какие-то события происходят. Созывается, например, общее собра­ние граждан Поселка, которое, к моему удивлению, проте­ка­ет довольно вяло. Ситуацию во вступительном слове обрисовывает Комендант. Он ясно и коротко сообщает о последнем реше­нии Экосовета и особо подчеркивает, что это не приказ, а всего лишь ре­комендация. Эвакуация – дело исключительно доб­ро­вольное, го­ворит Комендант, если кто-нибудь захочет переселиться в город, то муниципалитет никаких препятствий чинить не станет. Более того, мигранты будут обеспечены на до­рогу всем необходимым. Пусть идут. В конце концов каждый во­лен сам выбирать, как ему жить. Однако он, Комендант, твердо решил остаться в Поселке, и надеется, что большинство по­следует его примеру. Эта наша линия фронта, повторяя сказан­ное мне недавно, говорит Комендант, наш окоп, наш долг, наш последний ру­беж обороны, за него отдали жизнь многие наши товарищи, мы не имеем права их предавать.

В общем, Комендант предлагает всем, кто желает эвакуироваться, самоорганизоваться в ближайшие три – пять дней, подать ему списки мигрантов и запросы на материальное обеспечение.

Особых дискуссий это не вызывает. Разве что Моргунок, нынешний дежурный по скважине, говорит, что если уж мы собираемся уходить, то шевелиться надо быстрее. Поскольку Экосовет обещает переселенцам весомые льготы, важно быть первыми, чтобы успеть ими воспользоваться.

- А то, здрасьте, явимся к шапочному разбору. Скажут нам: ребята, где же вы раньше-то были?

Это тоже, без вопросов, принимается к сведению.

Чувствуется, что народ еще толком не разобрался в сложив­шейся ситуации. Переселяться в город никто особо не рвется, все понимают, что ничего хорошего нас там не ждет, но все понимают также, что и оставаться в Поселке рискованно: после то­го как Экосовет нас бросил, шансы выжить на Юж­ной дуге снизились почти до нуля. Долго без регулярной под­питки из города мы не продержимся. А уж о расширении посевных территорий вообще можно будет забыть. Мы постепенно про­игрываем это сражение. Еще пять лет назад в Поселке жило око­ло двухсот человек, сейчас – примерно сто шестьде­сят, а после эвакуации вряд ли останется больше ста.

Что могут сто человек?

Ареал жиз­ни неуклонно сжимается. Мертвые Земли стискивают нас все сильней и сильней.

На настроении сказывается и неожиданное появление Колдуна. Возни­кает он где-то в середине выступления Коменданта, без шума – при всей своей грузности – у­страивается в последнем ряду, молчит, не шевелится даже, но на со­бра­ние словно опус­кается тяжелое об­лако. Пять – шесть чело­век тут же, приги­баясь, поспешно ис­чезают из зала, а ос­таль­ные нет-нет да и поглядывают на­зад, не веря глазам: раньше Колдун в наших об­щих мероприятиях не участ­вовал. Все ожидают, что он выйдет на сцену. Но Кол­дун, немно­го посидев и по­слушав, не обменявшись ни с кем ни сло­вом, так­ же бесшумно, как и пришел, выскаль­зывает наружу. Страх, уже тронувший мое сердце, вдруг на­чинает сжимать его в плотный комок. Я вытаскиваю на ули­цу сидящего рядом со мной Ясида и нервно пересказываю ему свой разговор с Серафимой.

Насчет Лельки, насчет Айгуль и насчет того, что это есть знак свыше.

Ясид внимательно слушает, а потом говорит:

- Я его убью.

- Кого?

- Колдуна. Серафима лишь повторяет то, что он им втолковывает.

Я даже вздрагиваю:

- Не говори ерунды!

Ясид кривит губы в странной улыбке:

- За Лельку я кого хочешь убью…

И я вдруг понимаю, что он не шутит, не горячится, не сотрясает воздух словами, за которыми реального содержания нет.

Он действительно убьет Колдуна.

Плевать ему на последствия.

А ведь, казалось бы, как и я, мальчишка еще. Сколько ему лет шестнадцать, семнадцать?

- С ума сошел!

Убийств в нашем Поселке еще не было. Во всяком случае в те годы, о которых я помню.

- Кстати, где она, Лелька?

- Дома… Осталась с Айгуль.

Ясид срывается с места:

- Пошли!

Мы бежим вдоль улицы, огороженной палисадниками. Из-под ног у нас, точно земля стала зыбкой, расплескиваются облачка душной пыли. Квохча, кидается в сторону чья-то курица. Наши тени, отбрасываемые вперед, корчатся словно в припадке безумия.

К счастью, Лелька оказывается дома. Она кормит Айгуль, чем, по-моему, занимается все последние дни. Изумленно распахивает глаза:

- Что случилось?

Ясид со свистом втягивает горячий воздух:

- Ты это… Слушай… Никто к нам не заходил?..

- Никто… – растерянно отвечает Лелька. – Все на собрании… Ясичек… Егор… Да что с вами?..

Ясид бухается на скамейку.

Я – в запале – валюсь рядом с ним.

- Уф-ф-ф…

- Ничего, Лелечка, ничего…

- Честное слово!..

- Уф-ф-ф…

- Ничего… Это мы – так…

То есть определенные события все-таки происходят. И тем не менее кажется, что жизнь в Поселке полностью останавливается. Если что-то и движется, то словно в густом сиропе. Звуки бессильно глохнут. По­никает возле заборов даже жилистая крапива. Солнце пылает так, будто ненавидит всю землю, и от подрагиваний жаркого воз­духа дома, люди, вещи выглядят нереальными.

Все воспри­нимается – как во сне.