Тысяча дождей

Кроме того, объясняет Ника, Экосовет встревожен обстановкой, складывающей на Северном фронте. Гнилые Болота по-прежнему наступают: почва пропитывается водой, грунт раз­жижается, зда­ния проваливаются в трясину – что с этим делать, пока неясно. Проект переброски воды оттуда на Юг уже окончательно похоронен. Дефицит жилья нарастает. У города больше нет ресурсов, чтобы содержать отдаленные поселения.

- Осенний караван не придет, - с трудом продавливая через горло слова, сообщает он.

Воцаряется растерянное молчание. Это сильный удар. Без обычных осенних поставок мы зиму не переживем. Я вижу каменное лицо Ясида – у него не дрогнул ни один мускул, расширенные глаза Лельки – она прикрывает пальцами рот, чтобы не закричать. Сам я бесцельно отодвигаю тарелку, а потом опять придвигаю ее к себе.

- И вот еще что… Я заодно пролетел над вашей энерголинией: четверть столбов повалены, провода порваны, большая часть остальных тоже – еле стоит…

- Это после июньской бури, - говорю я.

И не узнаю своего голоса.

- В такой ситуации, сами понимаете, восстанавливать энерголинию никто не будет. – Ника цепляет из салатницы кусочек моркови, смотрит на него, точно удивляясь, зачем его взял, кладет обратно, звякая вилкой. – На поселковом Совете я объяснялся мягче, не надо паники, обстановка, как я понимаю, и так сильно накалена… Однако вас обязан предупредить: у меня это последний рейс, больше не прилечу. – Он подцепляет тот же кусочек моркови, съедает его и морщится, словно от горечи, об­наружившейся внутри. – Рас­считывали ведь на что? Рассчиты­вали, что если атмосферу и климат оставить в по­кое, если ан­тро­погенное давление на них резко спадет, они как-нибудь сба­лансируются, произойдет системное самовосстановление. Расчет, к сожалению, не оправдался. Возможно, что этот процесс – еще на годы, на десятилетия, если не на века… Ну а у вас, чест­но, как тут дела?

Мы молчим.

Никто не хочет заговаривать первым.

Наконец Ясид, чувствуя неловкость от паузы, берет ответственность на себя:

- С водой мы на пределе. Запас в скважине будет исчерпан дней через пять. Ну, может быть, мы неделю продержимся. Дальше – все. Старый Лес умер, его уже не восстановить. Новый Лес, судя по всему, тоже погиб…

- Он еще жив, - неожиданно возражаю я.

Вероятно, не следовало этого говорить, но я – говорю.

Все лица тут же поворачиваются ко мне. Особенно странный взгляд у Ники. Готов поклясться, Лелька что-то ему уже нашеп­тала.

Я опускаю глаза.

Ника ждет.

И, не дождавшись разъяснений, кивает:

- Что ж, надо бы тогда посмотреть. Собственно, это входит в мои инспекторские обязанности…

***

- Рассказывай, - говорит Ника.

Мы с ним идем к Новому Лесу. Для этого похода Ника кладет в наплечную сумку термос с водой, две противопылевых маски: прогноз бури не обещает, но Ника напоминает, что береженого бог бережет, запихивает туда же два бутерброда с курицей, на­вя­занные нам Лелькой, берет даже компас, хотя в случае бури он нам ничем не поможет. Мы обещаем вернуться часа через три. Улицы Поселка пустынны. Оживление, вызванное прилетом никиного биплана, быстро спадает. Воцаряется обыденное уны­ние. Лишь возле кирпичного, в мелких щербинках, здания му­ни­ципа­литета слегка роится народ – Совет, взбудораженный но­востя­ми, продолжает свое бес­конеч­ное за­седание. Да у дома Яси­да, как обычно, опираясь на выставленный перед со­бой по­сох, неподвижно сидит дед Ха­зар. Мы с ним здо­рова­ем­ся, дед Хазар в ответ еле заметно дергает бо­родой: еще никто нико­г­да не слышал от него ни единого слова. Как только Ясид с ним общается? Ну и на взлетной поло­се Тимпан и Зяблик лениво за­гружают в биплан тюки с незрелы­ми ма­ковыми коро­бочками. Го­роду они нужны для производства опиума: Эко­совет офици­аль­но рекомендует его как средство для релак­сации после рабо­чего дня. Снижает агрес­сию, однажды коротко пояс­нил Ни­ка, иначе у нас уже давно начались бы стихийные бунты. Прав­да, тот же Ника мне говорил, что мы являемся одним из главных маковых поставщиков. Если наш Поселок дей­стви­тель­но ликви­ди­руют, опиум у горожан окажется в дефици­те, и тогда жди со­ци­альных эксцессов.

- Я еще и поэтому не рискую взять вас к себе.

И Ника уже в сотый раз объясняет, что у него комната, закуточек, шесть метров, отделенная от остальных, точно таких же, фанер­ной перегород­кой. Они там с Белой вдвоем. И то он часто но­чует в казарме, чтобы можно было отдохнуть друг от друга. А ес­ли их эскадри­лью, как ходят слухи, действительно перебросят на Северный фронт, жить вообще придется в палатках.

- А оставлять вас одних… в городе… Знаешь… Ну, в общем… не стоит…

Чувству­ется, что это его постоянно мучает: ни Лельке, ни мне он ничем не может по­мочь, разве что изредка подбросить воды и продуктов.

- Да ладно, - говорю я. – Не считай, что у нас так уж все безнадежно. Продержимся как-нибудь. Бывало и хуже.

Тут я немного преувеличиваю: хуже у нас еще не бывало.

Проклятая засуха!