Тысяча и один день

– Только то, что, если бы те несколько тысяч мужиков, что трудятся сейчас во Внеземелье, посмели бы выступить, их привели бы к покорности и раскаянию в течение нескольких недель простой блокадой, без единого ракетного пуска. Автономия поселений пока еще сугубо частичная, и все это знают. Без концентрированного белка долго не протянешь. Издай кто-то хоть писк против регламента работ – одного намека на ответные санкции будет достаточно, чтобы свои же вколотили пискуну в глотку его писк вместе с зубами… Ты поглупел, Тим.

– Может быть, – ворчу я. – Тогда объясни глупому сам.

– Придется. – Вокульский вздыхает, по-моему, притворно. – Слушай и не говори, что не слышал. Восемнадцать – двадцать лет назад было запущено несколько автоматических станций для исследования пояса Койпера… это пояс ледяных тел за орбитой Плутона. Проект «Снегурочка». Всего аппаратов было десять, девять из них благополучно достигли цели и честно работали во славу науки. Кстати, некоторые работают до сих пор. Надо сказать, что каждая станция несла по четыре зонда для сбрасывания на те ледяные астероиды. Так вот, шесть лет назад очередной сеанс связи с одной из станций не состоялся, а шестью-семью часами спустя в той точке неба, где должна была находиться станция, была зафиксирована яркая вспышка, видимая, между прочим, простым глазом. Больше станция на связь не выходила. Твои соображения?

– Метеорит? – Я хмурюсь. – Но чтобы простым глазом… Откуда такая энергетика взрыва?.. Это действительно была научная станция?

– Молодец, хороший вопрос, – кивает Вокульский. – Станция чисто научная, несла крохотный реактор для работы ионного двигателя на парах ртути… словом, никакой начинки, способной вызвать столь колоссальный взрыв. По энерговыделению разве что аннигиляция – но с какой радости? Идея казалась дикой до тех пор, пока не были зафиксированы новые вспышки – эти были немного слабее. Но спектры получить удалось… как ни странно, это действительно аннигиляция и ничто иное.

– А откуда еще вспышки?

– Зонды. Те четыре зонда, что злосчастная станция сбросила на ледяные астероиды. Думаю, что последние испарились без остатка. В то же время те астероиды пояса Койпера, на которые не было сбросов, летают себе по орбитам, как ни в чем не бывало. Твой вывод?

Есть такие люди – любят смотреть, как другие барахтаются в омуте. Пока вдоволь не нахлебаешься воды, руку не протянут.

– М-м… Кто-то уничтожает искусственные объекты, забравшиеся слишком далеко от Солнца? Но зачем?

– Ошибочка. Я забыл тебе сказать, что шесть лет назад была уничтожена только одна станция с ее зондами, прочие остались целы. В том числе и находящиеся дальше от Солнца. На момент разрушения станция слонялась по созвездию Лиры возле границы с Геркулесом. С тех пор подобным образом были уничтожены еще три станции, и каждая следующая располагалась на небе дальше от Геркулеса, чем предыдущая… Кстати, я убежден, что еще раньше были уничтожены некоторые из отработавших свой срок аппаратов, вышедших за пределы Солнечной системы, в том числе древних, запущенных еще в патриархальные времена… только вспышки остались незамеченными. Ну как, еще не сообразил?..

– Что такое в этом Геркулесе? – морщусь я.

Вокульский тяжко, напоказ, вздыхает.

– Плохо быть узким специалистом. В созвездии Геркулеса находится апекс Солнца, иными словами, та точка на звездной карте, куда со скоростью около двадцати километров в секунду движется наше светило в своем перемещении среди звезд. Теперь понятно? Что-то или, скорее, кто-то препятствует проникновению наших железяк не куда угодно, а строго в одном направлении, где установлен некий… гм… кордон. Тела естественного происхождения кордон пропускает беспрепятственно, искусственные объекты – уничтожает. Неприятность только в одном: как раз в этом направлении мы и движемся вместе с Солнцем и соскочить, увы, не сможем.

– А… людей? – сиплю я, прежде чем снова отвалить челюсть.

– Насчет людей не скажу, а эксменов он не милует, это точно. В прошлом году проверено и доказано. Мир праху подопытного кролика… хотя там и праха не осталось, одно излучение…

Вот так. Мир жестким квантам, разлетевшимся во все стороны от того, что когда-то было думающим, чувствующим существом, родственным человеку, только другого пола. Знал ли он, для чего его сажают в капсулу, куда отправляют? Сумел ли он увидеть то, что его уничтожило? Успел ли хотя бы испугаться?

– Информация закрытая, но по кое-каким обрывкам можно догадаться, – продолжает Вокульский. – Судя по всему, за несколько минут до аннигиляции капсулы ее локаторы нащупали впереди что-то материальное… Что – не спрашивай. Я не знаю.

– Корабль? Чужие?

– Сказал ведь: не знаю. Интересненько… Или жутенько?

– Откуда тебе это известно?

– Ты забыл, где я живу. – Вокульский грустно улыбается. – Собирал по крохам. Так сказать, навозную кучу разгребая…