Тысяча и один день

Госпожа вице-адмирал космофлота Марджори Венцель, комендант базы Ананке и командующая Четвертой эскадрой в одном лице. Не слишком завидная должность. У госпожи вице-адмирала не так-то много подчиненных офицеров: ну штаб из трех человек, ну трое же пилотесс, врач, с пяток охранниц в лейтенантском чине… Остальные, даже командиры эскадрилий, ходят вообще без чинов, да и кому придет в голову дикая мысль давать чины эксменам? Хотя недавно Юджин Харрингтон, командир звена в шестой эскадрилье, напившись дрянного самогона, выделанного из синтетической пшенной размазни, стучал кулаком и кричал, что требует своего производства хотя бы в мичманы…

Нет чинов, но есть должности. Командир эскадрильи. Командир звена. Пилот. Старший техник. Старший оператор систем полетного контроля. Старший фельдшер. Каптенармус. Есть авторитет старожилов, с которым волей-неволей считается и Марджори и на который она опирается, не желая признаться в этом даже самой себе. Ниточек управления пятисотголовым стадом эксменов вполне хватает.

Потерпите, ребята, все у вас будет. Ну, не у вас, так у ваших внуков – при условии, что, коснувшись барьера, наш мир каким-то чудом не уподобится расплющенному комару на ветровом стекле.

Еще не знаю, как и когда, – но будет.

Обязательно.

Потому что тайна получила огласку. Потому что телепортирующий и при этом все еще живой эксмен – не легенда, а явь, до него можно дотронуться и убедиться, что это не сон. Потому что он нагло спит с комендантом, не особо скрывая сей вопиющий факт и вызывая испуганно-восхищенный шепот по закоулкам базы.

Если меня завтра тихо прикончат в каком-нибудь темном коридоре или штреке и в потоке воздуха вышвырнут мой хладный труп из пустой ракетной шахты в большое космическое путешествие, то все равно байки обо мне будут передаваться из уст в уста еще много-много лет, обрастать небывальщиной, сочиняемой очевидцами и «очевидцами», и бередить души рабов призраком надежды.

А это уже немало.

Первая трещина…

Когда-нибудь это должно было случиться – сейчас или через тысячу лет. Проигрывает тот, кто забывает: под этими звездами нет ничего вечного, есть лишь долговременное.

Убить меня несложно, особенно по выполнении мной моей миссии, если она каким-то чудом окажется успешной. Заделать трещину в монолите скорее всего уже невозможно.

Изнуренное шейпингом тело Марджори сегодня облачено не в прозрачный пеньюар, как в прошлый раз, а в парадный адмиральский мундир со всеми регалиями. Наверное, она считает, что так эротичнее. Оно, то есть тело, привычно возлежит на узкой складной койке, будто это невообразимых размеров кровать в стиле рококо под балдахином с кистями, мечта гетеры невысокого полета, измученной желанием достичь ранга женщины полусвета. Ничуть не сомневаюсь, что Марджори ухватилась бы за любой шанс притащить на Ананке пятиспальную кровать-чудовище, – но космическая контрабанда имеет свой предел. Не весовой, так габаритный.

– Скучно, да? – вопрошаю я.

– А тебе разве нет, глупый?

– Сегодня – да, – признаюсь я, нагоняя на чело морщины озабоченности нежданным бездельем. – Полетов опять нет, молодежь упражняется, а телепортировать с тяжестями под мышкой надоело. Толку от этих тренировок… Сколько было пороговой массы, столько и осталось. Двенадцать килограммов с граммами – мой предел. Это, наверное, от рождения задается.

– В детстве.

– М?

– Мычать сюда пришел? – уходит от темы Марджори. Она притворно сердится. – Ты лучше порычи. А потом накинься на меня, как… как тигр и сорви все эти тряпки. Ну?

– Прямо с порога? – деловито осведомляюсь я.

– Ага. Можешь взять разбег. – Она еще не поняла, что сегодня все будет не так, как ей хочется, но, кажется, уже заподозрила.

– А рычать обязательно? Что, если я, например, прокукарекаю пару раз или поквакаю немного? Тебя это возбудит?

– Кретин!

Я качаю головой.

– Эксмен. Это хуже. Грязное животное с исключительно низменными инстинктами. Волосатый кривоногий выродок. Рабочая скотинка. Подлейшая тварь, всегда требующая кнута.

– О! – восхищается Марджори. – Сам додумался?

– Естественно. Как всегда: сначала вызубришь что-нибудь назубок, концентрированную какую-нибудь мудрость, а потом уже в голову стукнет: а ведь оно правильно! И проникнешься.

– Я так не думаю…

– Думаешь. Тебе предписано так думать, вдолблено с малолетства, у тебя это сидит глубоко в подкорке. «Порычи!» В лучшем случае и при обходе всех табу я гожусь на роль игрушки – вроде вон того чучела в шкафу. – Мой голос становится все резче, я уже забыл, что вовсе не собирался ругаться. – Порычать? Ррры! Достаточно? Остальное ты получишь от него. – Я тычу пальцем в направлении шкафа.

– Мразь! – Гримаса ярости безобразит лицо Марджори. – Ты пожалеешь! Убирайся!

– Я только этого и хотел…

Цокая подошвами, я поворачиваюсь к двери, не уверенный, что комендант базы не запустит мне в спину чем-нибудь тяжелым. Что со мной сегодня творится? Ведь не хотел же… И что я выиграю от своей вспышки?

Вот псих.

– Тим!

– Тимофей Гаев, командир звена, – отвечаю я деревянным голосом. – Жду приказаний, госпожа комендант.

– Вернись. Прости меня… Пожалуйста…