Тысяча И Одна Ночь. Книга 4

А потом они уехали из Дамаска и вступили в Халеб, и Махмуд аль-Бальхи устроил пир и послал просить Алаад-дина, но юноша посоветовался с начальником, и тот опять запретил ему.

И они выступили из Халеба и ехали, пока до Багдада не остался всего один переход, и Махмуд аль-Бальхи устроил пир и прислал просить Ала-ад-дина.

И юноша посоветовался с начальником, и тот снова запретил ему, но Ала-ад-дин воскликнул: "Я обязательно пойду!"

И он поднялся и, подвязав под платьем меч, пошёл и пришёл к Махмуду аль-Бальхи, и тот поднялся ему навстречу и приветствовал его.

И он велел подать великолепную скатерть, уставленную кушаньями, и они поели и попили и вымыли руки. И Махмуд аль-Бальхи склонился к Ала-ад-дину, чтобы взять у него поцелуй, но Ала-ад-дин поймал поцелуй в руку и спросил: "Что ты хочешь делать?" - "Я тебя позвал, - ответил Махмуд, - и хочу сделать себе с тобой удовольствие в этом месте, и мы будем толковать слова сказавшего:

Возможно ль, чтоб к нам пришёл ты на миг столь краткий, Что сжарить яйцо иль выдоить коз лишь хватит, И с нами бы съел ты сколько найдётся хлебца, И взял бы себе ты денежек, сколько сможешь?

Тебе унести, что хочешь, с собой нетрудно, - Ладонь, или горсть, иль полную даже руку".

И затем Махмуд аль-Бальхи хотел снасильничать над Ала-ад-дином, и Ала-ад-дин поднялся и обнажил меч и воскликнул: "Горе твоим сединам! Ты не боишься Аллаха, хоть и жестоко его наказанье! Да помилует Аллах того, кто сказал:

Храни седины твои от скверны, грязнящей их:
Поистине, белое легко принимает грязь".

А произнеся этот стих, Ала-ад-дин сказал Махмуду аль-Бальхи: "Поистине, этот товар поручен Аллаху, и он не продаётся, и если бы я продавал этот товар другому за золото, я бы продал его тебе за серебро. Но, клянусь Аллахом, о скверный, я никогда больше не буду тебе товарищем!" Петом Ала-ад-дин вернулся к начальнику Кемаль-ад-дину и сказал ему: "Поистине, этот человек развратник, и я никогда больше не буду ему товарищем и не пойду с ним по одной дороге". - "О дитя моё, - отвечал Кемаль-ад-дин, - не говорил ли я тебе: не ходи к нему. Однако, дитя моё, если мы с ним расстанемся, нам грозит гибель; позволь же нам остаться в одном караване" - "Мне никак невозможно быть ему спутником в дороге", - сказал Ала-ад-дин, а затем он погрузил свои тюки и отправился дальше вместе с теми, кто был с ним.

И они ехали до тех пор, пока не спустились в долину; и Ала-ад-дин хотел там остановиться, но верблюжатник сказал: "Не останавливайтесь здесь! Продолжайте ехать и ускорьте ход: может быть, мы достигнем Багдада раньше, чем там запрут ворота. Ворота в Багдаде отпирают и запирают всегда по солнцу, - из боязни, что городом овладеют рафидиты и побросают богословские книги в Тигр". - "О батюшка, - ответил Ала-ад-дин, - я выехал и отправился с товаром в этот город не для торговли, а чтобы посмотреть чужие страны". - "О дитя моё, мы боимся для тебя и для твоих денег беды от кочевников", - сказал верблюжатник; и Ала-ад-дин воскликнул: "О человек, ты слуга или тебе служат? Я не войду в Багдад иначе как утром, чтобы багдадские юноши увидели мои товары и узнали меня". - "Делай, как хочешь, я тебя предупредил, и ты сам знаешь, в чем твоё избавленье", - сказал начальник. И Ала-ад-дин велел складывать тюки с мулов, и тюки сложили, и поставили шатёр, и все оставались на месте до полуночи.

И Ала-ад-дин вышел исполнить нужду и увидел, как что-то блестит вдали, и спросил верблюжатника: "О, начальник, что это такое блестит?"

И начальник сел прямо и взглянул, и, всмотревшись как следует, увидел, что блестят зубцы копий и железо оружия и бедуинские мечи; и вдруг оказалось, что это арабы и начальника арабов зовут шейх Аджлан АбуНаиб. И когда арабы приблизились к ним и увидели их тюки, они сказали друг другу: "Вот ночь добычи!"

И, услышав, что они говорят это, начальник Кемальад-дин, верблюжатник, воскликнул: "Прочь, о ничтожнейший из арабов!" Но Абу-Наиб ударил его копьём в грудь, и оно вышло, блистая, из его спины.

И Кемаль-ад-дин упал у входа в палатку убитый; и тогда водонос воскликнул: "Прочь, о презреннейший из арабов!", но его ударили по руке мечом, который прошёл, блистая, через его сухожилия, и водонос упал мёртвый. И пока все это происходило, Ала-ад-дин стоял и смотрел.

А потом арабы повернулись и бросились на караван и перебили людей, не пощадив никого из отряда Ала-аддина, и взвалили тюки на спину мулов и уехали.

И Ала-ад-дин сказал себе: "Тебя убьёт только твой мул и вот эта одежда", - и стал снимать с себя одежду и бросил её на спину мула, пока на нем не остались рубаха и подштанники, и только.

И он повернулся ко входу в палатку и увидел перед собой пруд из крови, в котором струилась кровь убитых, и начал валяться в ней в рубахе и подштанниках, так что стал точно убитый, утопающий в крови.

Вот что было с Ала-ад-дином. Что же касается шейха арабов Аджлана, то он спросил у своих людей:

"О арабы, этот караван идёт из Каира или выходит из Багдада?.."