— Ура! — зааплодировала остальная челядь независимых узкорылых товарищей, ибо тогда уже в 1989 году, Уганда вступила в наш социалистический лагерь, и каждый гражданин этой республики – называющий себя с тех пор гордо – товарищ, старался соблюдать всеобщие лагерные порядки!
— А теперь хотелось бы послушать самого царя! — раздались интересующиеся возгласы из толпы узкорылых лагерных товарищей.
— Я собственно, я собственно! — начал Чудило свою речь из далека, и закончил, — я собственно!
— Да понятно! Чего вы ещё хотите собственно, от царской особы! Тьфу ты чёрт – особи!? — перевёл с русского на гребнисто-кайманский – товарищ Геннадий, и…
И, вторая попытка убежать, так же не увенчалась успехом, лишь Николай подумал о ней, как было уже поздно… Слишком поздно…
Но зато он от души повалялся на крокодиловой шкуре – спасая свою!
Как оказалось – это не так уж и страшно. Страшно было только в первый раз, как правило – пугает неизвестность, а потом привыкаешь, и становится – совершенно обычно.
А далее, снилось Чудиле что он снёс яичко, и закопал его в тёплый песочек на глубину пятидесяти сантиметров. Но это было уже после основной трёпки, которую он получил от узкорылых товарищей по социалистическому лагерю.
И вот минули три с половиной месяца, яичко проклюнулось – а оттуда высунулась головка малюсенького крокодильчика – очень похожего внешне на Николая.
— Глаза мои, — радостно отметил он, — и нос с горбинкой!
— Как ребёночка назовём? — спросила непонятно откуда появившаяся врач акушер, и начала заполнять – свидетельство о рождении.
— Николаем Николаевичем! — объявил счастливый Чудила.
— Как же Николаевичем? — удивилась акушер, — если папу Геннадием зовут?
— Какого такого ещё папу? — заикаясь, забормотал Николай.
— Как это какого! — да вон он, вас у дверей роддома уже дожидается.
Николай выглянул в окно и обмер. По периметру больничной площадки, с букетом цветов прохаживался тот самый крокодил Гена. Завидя в окне Чудилу, он радостно заскрипел зубами и завилял дружелюбно хвостиком. При этом сбив с ног троих пешеходов, шедших в поликлинику на утренние процедуры.
Николай попятился.
— Господи! Что это такое! Где я! Что со мною!?
А в люльке, громко, во всю глотку заорал завёрнутый в байковое одеяльце – его сынишка малюсенький зелёненький Николай Геннадьевич, только что проснувшийся!
Завидя Чудилу, первенец неожиданно заткнулся и заулыбался, вытягиваясь ему на встречу в желании чтобы тот взял его на ручки – произнёс первое в своей жизни слово:
— Мама!
— Ма-ма-а!!! — Вторил ему Чудило, но уже совсем по другому, трясущимися губами в надежде на спасение. — Ма-ма-а!!! Помогите!!! Ма-ма!!!!!!!!!!!!!!
И где то там, в прострации действующего оцепенения – Николай услышал лёгкую, успокаивающую музыку, он сразу узнал – это был Концерт для фортепиано с оркестром № 1.
Открыв глаза, больничная палата исчезла – он снова оказался на полу у себя дома.
— Слава Богу! Что хоть дома! — шептали его пересохшие губы.
А когда умолкли звуки – Сонаты до-диез минор, когда остался один в разгромленной квартире, когда весь мир перевернулся с ног на голову – он отыскал в своих закромах последние силы, и...
21. Раннее, раннее утро.
…враскорячку, кое-как выскочил на лестничную площадку. В одних трусах с деревянной ложкой, промчался вниз по винтовой лестнице – и только женщины визжали, еле успевая отскакивать в стороны
уступая дорогу Чудиле.
Сбежав в низ, и остановившись у самой двери, Николай замер. В сей миг, вся жизнь пролетела перед его глазами – и ничего кроме моря водки, в ней не было.
— Эх! — с досадой, грянул Николай, — видно и вправду пришло время – что-то менять!
И полагаясь на ветер перемен, о котором ему все уши прожужжала когда-то Аннушка… И всё же в надежде на чудо, на то, что, вдруг дверь возьмет, да и не откроется – он легонько толкнул её…
Так и случилось – дверь не открылась, от сердца отлегло. Он немного постоял в раздумьях, и сомненьях – предполагая:
— А может не стоит торопиться, что-то менять в будущем, да разве мне плохо жилось!?
И лишь вспомнив про крокодила, его затрясло и он окончательно – предположил:
— Эх! Как ни крути, а перемены всё-таки – неизбежны, — и, вспомнив про последнее выступление генерального секретаря ЦК КПСС Горбачёва по радио – добавил, — Перестройка – твою мать!
А когда окончательно, и без поворотно – утвердив своё решение, и завизировав его – плевком в прошлое, Николай вновь попытался толкнуть дверь. Но и на этот раз дверь не поддалась, видно само проведение насмехалось над ним – что, в свою очередь очень разозлило Николая.
— Ах ты, зараза! Ещё и упираешься! — произнёс нервно Чудило.
И уж тогда-то, с разбега, со всей своей мощи, плечом, собрав всю оставшуюся злость воедино – выбил дверь вместе с мясом!
Она заскрежетала, и рухнула – отлетев метров на пять, от своей коробки вместе с пыльной трухой разлетевшейся по сторонам улицы…
И, о чудо! Тут же со всех сторон, его обхватил радостный Ветер! Он ждал его! Взъерошив последние три волосинки на лысине – потянул за собой! Да так что Чудило, тоже тронулся ему навстречу...