Тысяча и одна ночь. Том III

«Нападем на этот скот, оставленный его обладателями. И сразись ты вместе со мною, с ближними и дальними, чтобы получить свою долю, захватив животных», – сказал он Саббаху. Но Саббах воскликнул: «О владыка, ими владеет множество людей, и среди них есть храбрецы, конные и пешие, и если мы бросимся в это страшное дело, нам грозит великая опасность. Никто из нас не вернется к своей семье целым, и мы оставим наших двоюродных сестер одинокими».

И Кан-Макан засмеялся и понял, что Саббах трус. Он оставил его и спустился с холма, намереваясь сделать набег, и закричал, и произнес нараспев такие стихи:

«Клянусь семьей я Нумана, мы доблестны,
Владыки мы, что снимают всем головы!
И если бой предстоит нам, горячий бой,
На поле битвы мы твердо всегда стоим.
Бедняк всегда спит спокойно, средь нас живя,
Лица нужды он не видит ужасного.
Надеюсь я, что поддержку окажет мне
Владыка царей, создавший весь род людской».

И затем он понесся на этих верблюдиц, словно распаленный верблюд, и погнал всех верблюдов, коров, овец и коней. И поспешили к нему рабы с блестящими мечами и длинными копьями, и в первых рядах их был всадник – турок, сильный в бою и сече, знающий, как работать темными копьями и белыми клинками. И он понесся на Кан-Макана и крикнул ему: «Клянусь Аллахом, если бы ты знал, чей это скот, ты не совершил бы таких поступков!

Знай, что эти животные принадлежат отряду румов, морских храбрецов, и полку черкесов[128], из которых все мрачные смельчаки и их сто витязей, что вышли из повиновения всем султанам. У них украли коня, и они поклялись, что не вернутся отсюда без него».

Услышав это, Кан-Макан закричал: «О мерзавцы! Вот он, конь, которого вы разумеете и ищете и желаете из-за него со мною сразиться! Выступайте же на меня все вместе и делайте, что хотите!»

Потом он крикнул меж ушей Катуля и вылетел на них, словно гуль. И Кан-Макан повернулся к одному всаднику, ударил его копьем и скинул, вырвав ему почку, и направился ко второму, и к третьему, и к четвертому и лишил их жизни, и тогда рабы устрашились его, а он крикнул: «О дети развратниц, гоните скот и коней, а не то я окрашу зубцы моего копья вашей кровью!»

И они погнали скот и устремились вперед, и тут спустился к Кан-Макану Саббах и стал громко кричать и сильно обрадовался, но вдруг поднялась пыль и полетела, застилая края неба, и показалась под нею сотня всадников, словно хмурые львы. И Саббах убежал и забрался на верхушку холма, покинув долину, и стал смотреть на бой, говоря: «Я витязь только для забавы и в шутку!»

А сто всадников обступили Кан-Макана и окружили его отовсюду и со всех сторон, и один из них выступил к нему и спросил: «Куда ты направляешься с этим скотом?» – «Я возьму его и уведу, и ты лишишься его, – ответил Кан-Макан. – Если хочешь, сражайся, но знай, что перед этими животными устрашающий лев и благородный муж, и меч, который режет всюду, куда ни повернется».

Услышав эти слова, всадник посмотрел на Кан-Макана и увидел, что он подобен неустрашимому льву, но лицо его – словно луна, восходящая в четырнадцатую ночь, и доблесть сияет меж его глаз. А этот всадник был предводителем тех ста всадников, и имя его было Кахрдаш. И он увидел, что Кан-Макан, вместе с полною доблестью, наделен редкими прелестями и что красота его походит на красоту возлюбленной Кахрдаша, по имени Фатин. А она была из женщин, прекраснейших лицом, и Аллах даровал ей такую красоту, и прелесть, и благородные качества, и всякие тонкие свойства, что ее бессилен описать язык, и сердца людей были заняты ею.

А витязи того племени страшились ее ярости, и храбрецы той земли боялись и почитали ее. И она дала клятву, что выйдет замуж и даст над собою власть лишь тому, кто осилит ее. А Кахрдаш был в числе тех, кто сватался к ней, но она сказала своему отцу: «Ко мне приблизится лишь тот, кто меня осилит на поле битвы и на месте сражения и боя копьями».