Тысяча и одна ночь. Том VII

Когда же настала четыреста двадцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что женщина-увещательница, описывая девушку, говорила: «И её губы румяны и нежнее сливочного масла, и слаще на вкус, чем мёд». А после этого она сказала: «И её грудь подобна большой дороге меж гор, и на ней соски, точно шкатулки из слоновой кости, и живот с нежными боками, подобный расцветающему цветку, с мягкими складками, покрывающими друг друга, и плотные бедра, словно столбы из жемчуга, и ягодицы, которые волнуются как хрустальное море или горы света, и у неё тонкие ноги, и руки, похожие на слитки самородного золота. О бедняга, куда людям до джиннов! Не знаешь ты разве, что цари-водители и благородные владыки всегда женщинам покорны и полагаются на них в наслаждении. А они говорят: «Мы овладели шеями и похитили сердца!» Женщина скольких богатых сделала бедными и скольких великих унизила и скольких благородных превратила в слуг! Женщины прельщают образованных, посрамляют благочестивых и разоряют богатых, и делают счастливых несчастными, но при всем том лишь сильнее у разумных к ним любовь и уважение, и не считают они это бедой и унижением. Сколько рабов ослушалось из-за них своего господа и прогневало отца и мать, и все это из-за победы страсти над сердцами. Разве не знаешь ты, о бедняга, что для женщин строятся дворцы и перед ними опускаются занавески; для них покупают невольниц, из-за них льются слезы, и для них приготовляют благовонный мускус, драгоценности и амбру. Ради них собирают войска и возводят беседки, для них копят богатства и рубят головы, и тот, кто сказал: «Земная жизнь означает: женщины», был прав. А то, что ты упомянул из благородных преданий, было доводом против тебя, а не на тебя, таи как пророк – да благословит его Аллах и да приветствует! – сказал: «Не смотрите постоянно на безбородых: взгляд на них взгляд на большеглазых гурий», – и уподобил безбородых большеглазым гуриям, а нет сомнения, что то, чему уподобляют, достойнее уподобляемого. Не будь женщины достойнее и прекраснее, с ними бы не сравнивали других. А касательно твоих слов, что девушку сравнивают с юношей, то дело обстоит не так; напротив, юношу сравнивают с девушкой и говорят: «Этот юноша – точно девушка». Стихи же, которые ты приводил в доказательство, возникают от уклона природных свойств в этом отношении. Что же касается преступников из потомков Лота[56] и непослушных развратников, которых осудил в своей славной книге Аллах великий, не одобряя их отвратительных действий, то Аллах великий сказал: «Познаете ли вы мужчин среди людей и оставите ли вы сотворённых для вас вашим господом жён ваших? Нет, вы племя преступающее». Это те, кто сравнивают девушку с юношей, так как они погружены в разврат и непокорны и следуют своей душе и шайтану, и даже говорят, что женщина подходит для обоих дел сразу, и уклоняются от того, чтобы идти путём истины среди людей, как сказал старейшина их Абу-Новас:

Она стройна, подобная мальчику,
Годна и сыну Лота и бдуднику.

А касательно того, что ты упомянул о красоте растущего пушка и зеленеющих усов и о том, что юноша становится от них красивее и прелестнее, то, клянусь Аллахом, ты уклонился от пути и сказал неправильно, так как пушок изменяет красоту прелестей на дурное».

И затем ода произнесла такие стихи:

«Явился пушок на лице и отметил
За тех, кто любил и обижен им был.
Когда на лице его вижу я дым,
Всегда его кудри как уголь черны,
Когда вся бумага его уж черна,
Как думаешь ты, где же место перу?
И если другому его предпочтут,
То только по глупости явной судьи».

А окончив свои стихи, она сказала тому человеку: «Слава Аллаху великому…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Четыреста двадцать третья ночь