Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О царь времен, да сохранит тебя Аллах и да дарует Он тебе благоденствие! Но все эти невольники — это хорошо для царей, а не для меня, которому вовсе не нужно этого для того, чтобы есть хлеб и сыр со своей семьей. Чем мне кормить и во что одевать все это войско белых и черных молодых людей и отроковиц? Клянусь Аллахом! Их молодые зубы не замедлят съесть весь мой заработок и меня самого!

Царь рассмеялся и сказал:

— Клянусь жизнью, ты прав. Это действительно целое войско; тебе одному их не прокормить, и поместить их негде. Чтобы избавиться от них, не хочешь ли продать их мне по сто динаров за каждого?

Абу Сир сказал:

— Продаю их тебе за эту цену.

Царь тотчас же велел призвать своего казначея, который и выдал ему полностью стоимость ста пятидесяти невольников; а царь, в свою очередь, отослал всех этих невольников к их прежним хозяевам в качестве подарка. Абу Сир же поблагодарил царя за все его милости и сказал ему:

— Да успокоит Аллах душу твою, как ты успокоил мою, избавив меня от острых зубов этих прожорливых жеребят, которых один Аллах мог насытить!

И снова засмеялся царь от этих слов, и снова выказал свою щедрость по отношению к Абу Сиру, а потом в сопровождении вельмож своего царства вышел из хаммама и вернулся в свой дворец.

Абу Сир же провел всю следующую ночь у себя, складывая золото в мешки и тщательно запечатывая каждый мешок. Для услуг у него было двадцать негров, двадцать юношей и четыре отроковицы.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА ДЕВЯНОСТО СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она продолжила:

На следующий день Абу Сир велел глашатаям кричать по всему городу:

— О дети Аллаха, бегите все купаться в царском хаммаме! Первые три дня — бесплатно!

И в течение трех дней толпы народа бросались к хаммаму, получившему название Царский хаммам, чтобы вымыться там даром. Но с утра четвертого дня Абу Сир сам сел у дверей хаммама со своей кассой и принялся получать плату за вход, причем каждый мог платить, сколько хотел, при выходе из хаммама. Когда наступил вечер, Абу Сир волей Аллаха (да прославлено будет имя Его!) выручил от своих клиентов столько, сколько могло поместиться в его кассе.

И сама царица, слышавшая от своего супруга восторженные похвалы об этом хаммаме, решилась однажды пойти и попробовать. Она послала предупредить Абу Сира, который, в угоду ей и чтобы приобрести клиенток, посвятил с того дня утренние часы мужчинам, а послеполуденное время — женщинам. Утром он сам сидел за кассой, а после полудня его заменяла кассирша. Когда царица вошла в хаммам и попробовала новый превосходный способ мытья и купания, она пришла в такой восторг, что решила посещать хаммам каждую пятницу после полудня и вознаградила Абу Сира так же щедро, как и сам царь, который приходил в хаммам также каждую пятницу до полудня и каждый раз платил по тысяче золотых динаров, кроме подарков.

Таким образом, Абу Сир преуспевал на пути богатства, почестей и славы. Но это не помешало ему по-прежнему оставаться скромным и честным. Он по-прежнему был ласков и вежлив со своими клиентами и великодушен к бедным, с которых никогда не соглашался брать денег. Впрочем, это великодушие, как мы увидим далее в этом рассказе, послужило к его спасению. Но да будет известно уже теперь, что спасение свое найдет он через посредство капитана, у которого однажды не было денег в кармане, но который тем не менее принимал ванну в хаммаме, и это ему ничего не стоило. А так как, сверх того, его угостили шербетом и его вежливо самолично провожал до самых дверей Абу Сир, то капитан с того самого дня стал думать о том, как бы отблагодарить его подарком или чем-нибудь иным. И случай не замедлил представиться.

Вот и все о капитане.

Что касается Абу Кира, красильщика, то и он услышал о необыкновенном хаммаме, которым восхищался весь город, говоря: «Без сомнения, это рай земной».

Абу Кир собрался проверить эти похвалы и посмотреть на прелести «рая земного»; он еще не знал, кто там распоряжается.

Оделся он в лучшие одежды свои, сел на роскошно убранного мула и взял с собой несколько рабов, вооруженных длинными палками. Когда он подъехал к входу, до него донесся аромат алоэ и мирры; и увидел он множество входящих и выходящих людей; и на скамьях сидели много ожидающих своей очереди, богатых и знатных, а также беднейших из бедных и смиреннейших из смиренных. Вошел он в прихожую и увидел старого товарища своего Абу Сира, сидящего у кассы, пополневшего, свежего и улыбающегося. Он не без труда узнал его, до такой степени прежнее лицо со впалыми щеками обросло здоровым жиром, так румяны были эти щеки и так изменилась к лучшему вся наружность цирюльника. Красильщик удивился и внутренне смутился, но притворился крайне обрадованным. С величайшим бесстыдством подошел он к вставшему ради него Абу Сиру и сказал ему тоном дружеского укора: