Марию увезли в стационарный госпиталь. Воинская часть Павла продолжала наступление.
… Немножко поужинали. Немножко выпили. Легли спать.
… Июльская ночь была душной. Ровным гулом сверчали цикады, среди ночи вдруг прорывались голоса одуревших от весны петухов. Створка окна, сквозь которую в комнату проливался лунный свет, была открыта.
Мать Павла по случаю первой ночи молодой жены сына в этом доме, ушла ночевать к соседке.
Они впервые после нескольких лет войны были одни.
– Я теперь, Паш, знаю, что ты меня любишь! -шепнула, разметав по подушке волосы Мария.
– Почем, знаешь? – не переставая ее целовать, спрашивал прерывающимся голосом Павел.
– Ну, ты же меня нашел! Ужас просто представить, как можно найти среди войны, среди других стран одного человека!
– Я бы тебя все равно нашел! – шептал Павел.
– Почему?
– Потому что ты – одна! Другой не может быть!
Мария слега отстранилась:
– Паш, а у тебя здесь, что, никого не было?
– Не было!
– Просто не успел? – прошептала Мария.
– Просто потому, что я тебя люблю!
– Но ты же меня не знал!
– Наверное, знал!
Мария исступлённо стала его целовать!
Павел перевернулся, подмял ее под себя. Это была первая их ночь.
– Знаешь, я сегодня сделал нам троих детей!
Мария даже испугалась.
– С чего это?
– Ну, я сегодня сделал это три раза!
– Дурачок, – засмеялась Мария, – хоть десять раз! Все равно одного! – и вдруг отдалилась от него. И села на постели.
– Паш!
– Что? – потянулся к ней Павел.
– Подожди! – голос Марии перестал быть нежным. – Павел, я скажу тебе сразу. Я давно решалась. Надо бы, конечно, было раньше сказать, но…
– Что такое? – испугался Павел.
– Паш! Детей у нас не будет никогда!
Павел ахнул.
– Ты не хочешь?
– Нет, я не могу. Мне там во время операции вырезали то, где дети зарождаются! … Ну, в общем … вот. Прости, Паш!
Мария отвернулась к стене.
Павла словно оглоблей огрели по голове. Он молчал. Никто из них не знал, сколько прошло времени. Мария молча перелезла через него и одела тапочки, чтобы встать.
– Подожди! – опомнился Павел. – А по-другому никак?
– Никак! – мрачно и уже отречено произнесла Мария.
Павел вскинулся и снова повалил ее на постель!
– Все! Не нужно никаких детей, – отчаянно зашептал он, – мне нужно, чтобы ты была! Я тебя люблю!
…Долго еще шелестела листьями за окном эта ночь. Разные слова наполняли комнату, вылетали в окно, потому что уже некуда было помещаться им в этой комнате в этом доме, и заполнили они весь июльский сад, все улицы этой деревни и разлетались по всему миру. После только что окончившейся страшной войны, откуда многие уже просто не вернулись.
…Теперь уже петухи кричали во все горло!
Утро туманом расстилалось над деревней.
Андрей открыл глаза и понял, что он в спальне один. Откуда-то из кухни раздавались голоса родителей Валентины, да звучал родной ее голос.
Голова болела.
Он нашел брошенные на стул брюки, оделся, и успокоившись, пошел на кухню.
Валентина посмотрела на него и сразу все поняла.
Андрей не стал ничего говорить.
– Давайте завтракать, – весело объявила Мария Ивановна.
Сели за стол. Андрей молчал. Напряжение повисло за столом.
– Мария Ивановна! – вдруг не кстати задал вопрос Андрей. – Вас на фронте ранило?
Мария Ивановна оторопело кивнула. Уж больно из другой жизни был этот вопрос.
– Ну, да.
– А куда?
Мария Ивановна вдруг вскинулась, заметалась, уронив лежащее на ее коленках полотенце, бросилась в прихожую.
– Сейчас капустки принесу, – пробормотала она.
Лицо Павла Владимировича застыло и ледяной не человеческой кровью!
– Пойдем, покурим, – сдержанным голосом пригласил он Андрея.
Валентина ничего не понимала:
– Эй! Вы куда все? А ну-ка вернитесь!
Павел Владимирович, едва выйдя на крыльцо, схватил, хоть и стар был, Андрея за шиворот и потащил за угол избы!
– Чего ты хочешь? – сжимая ворот его рубашки прошептал он.
Андрей хотел только узнать действительным ли был его сон. А узнать он мог только одним вопросом.
– Мария Ивановна ведь не могла родить? – прохрипел он, не пытаясь освободиться от сжимающего шею ворота.
– Тебе зачем? – зло спросил зятя Павел Владимирович.
Андрей объяснил.
Павел Владимирович, казалось, успокоился, но поднес к носу Андрея кулак.
– Это остается только между нами.
Андрей уже обо всем догадался.
– Можете не беспокоиться. И даже можете не говорить!
– Да, не могла родить. – Павел Владимирович наконец закурил, успокоился. И помолчав, закончил:
– Валю мы взяли из детского дома. Было ей полгода где-то. Родители, как у многих, погибли. Долгие годы ждали, что кто-то из родственников проявится. Ну, что уж теперь!-и яростно закончил:
– Наша она дочка! – и опять поднес кулак к носу Андрея: – Понял?
– Понял, – сказал Андрей.
Ему было все равно. Понял он другое. Что от своей беды не избавится он никогда!
… – Ну, что? – спросила Валентина, когда они после завтрака вышли прогуляться в поле.
Дочка осталась с бабушкой, собирать снесенные за ночь курами яйца.
– Да, Пал Владимирович рассказал про их первый год в этом доме после войны. Все совпало!
– С тем, что было во сне?
– Да! И про лагерь русских военнопленных, который здесь был во время войны.
– Он же его видел?
– Я видел!