Тысяча миль в поисках души

Засыпая, вы слышите, как шелестят шины под вашим окном, как хлопает дверка автомобиля и смеется какая-то женщина.

— Ты дурачок, — говорит кому-то женщина. — Тебе все это приснилось.

Женщина смеется…

Все тише..

Тише…

Тишина…

А когда утром с чемоданами в руках мы вышли из комнаты, солнечные лучи хлестнули по нашим глазам, и мы зажмурились. А когда открыли глаза, то увидели, что у соседней двери стоит машина с огромными белыми буквами на багажнике «Just married!»[6] Машина была украшена белыми лентами, испещрена шутливыми надписями, и мы, неизвестно чему улыбаясь, смотрели на нее, как на чудо.

Завещание Барбары Хантер

Приемник в нашей машине не умолкает. Давно исчезли радиостанции Нью-Йорка. Одна за одной возникают и исчезают радиостанции маленьких городков, через которые мы проезжаем. Дикторы информируют нас о местных оптовых ценах на пшеницу и говядину, о курсе акций на бирже, о рождениях и смертях, о сломанных руках и пропавших любимых кошках, о подвиге местной бейсбольной лиги «Драконы», победившей «Крокодилов». Нам предсказывают хорошую погоду. Дин Мартин поет нам:

Каждый кого-нибудь любит,
Каждый влюбляется по-своему…

А однажды мы услышали:

«Богатый холостяк из штата Колорадо завещает все свое состояние трем пожилым дамам, за которыми он ухаживал в молодости и ни одна из которых не пожелала выйти за него замуж. «Им я обязав исключительным спокойствием прожитой жизни», — сказано в завещании. Каково? Вы когда-нибудь слышали что-нибудь подобное, леди и джентльмены? Это же просто невероятно!»

Пустяки! Мы слышали и не такое!

Был серый, душный нью-йоркский вечер. Тысячи автомашин медленно катились по берегу Гудзона. Почти впритирку. Как говорят американцы, «нос к хвосту». Был конец недели, и все, кто мог, спешили вырваться из влажных, дымных ущелий гигантского города. То и дело на автостраде возникали пробки.

Где-то в районе сотых улиц я почувствовал, что впереди происходит что-то необычное. Приближаясь к определенному месту, машины начинали тревожно сигналить и в испуге шарахаться в стороны. Скрежетали тормоза.

Подъехав к этому загадочному месту, я скорее инстинктивно, чем сознательно, круто положил руль налево, едва не задев соседний «кадиллак». Если бы я не сделал этого, я наехал бы на человека, который неожиданно возник передо мной. Это от него шарахались машины, ехавшие впереди.

Вид человека был страшен. Безумные глаза. Рот разорван в крике. Он метался в стаде гудящих машин и вопил:

— Убейте меня!.. Умоляю!.. Убейте!..

Этот человек еще долго стоял перед моими глазами. Кто он? Почему он хотел умереть? В ту минуту я и не догадывался, что увидел, если можно так выразиться, финальный кадр трагедии.

Или, может быть, комедии? Называйте это как хотите. Но, прежде чем судить, послушайте, что я узнал об этом человеке.

…Да, примерно через месяц в одном из бульварных американских журналов я увидел фотоснимок: знакомая автострада на берегу Гудзона, стадо автомашин и безумные глаза самоубийцы.

Фред Хантер, молодой композитор, был женат на вдове лесопромышленника из штата Теннесси. Барбара была старше его на десять лет, больна и ревнива. Она обладала лишь одним достоинством, которое удерживало около нее Фреда, — она была богата.

У нее было что-то около миллиона долларов, оставшихся от первого мужа. Деньги лежали в банке на имя Барбары. Это было ее богатство, и распоряжалась им только она. «Подожди, — говорила она Фреду, — я скоро умру, и тогда все будет твое. Если, конечно, ты будешь хорошим мальчиком и перестанешь путаться с хористками».

Но время шло, а Барбара не умирала. Ее подозрительность, ревность и дикие скандалы, которые она ему устраивала, доводили Фреда до изнеможения. Жить стало совсем невмоготу, когда у одной из хористок родился ребенок.

Врач, лечивший Барбару, был другом семьи. Он, как и полагается другу семьи, знал и о состоянии в банке и о рождении ребенка. Каждый раз, выходя из комнаты Барбары в гостиную, где его ждал Фред, доктор довольно потирал руки и радостно объявлял: «Не волнуйтесь, мой друг, она скоро поправится. Я делаю для этого все, что в моих силах». В эту минуту Фред готов был задушить доброго доктора.

Сговорились они как-то сразу. Сидели за коктейльным столиком, слушали, как позвякивают кубики льда в стаканах с виски. Молчали долго. Потом Фред спросил: «На пять процентов согласен?», «На двадцать, и ни цента меньше», — ответил доктор.

Через неделю Барбаре стало хуже. А еще через неделю в доме появились юрист Барбары и какие-то люди из банка. Они долго о чем-то совещались, запершись в спальне умирающей. Фред понял, что Барбара составляет завещание.

Прошло еще несколько дней, и к постели Барбары позвали священника. Похороны были пышными. Фред плакал, его трясло, и доктор, добрый друг дома, давал ему что-то нюхать из пузырька.