Тысяча миль в поисках души

Лет пять сын на ферме жил в одном доме с отцом, пока беда не случилась. Однажды корова сдохла. Старик расшумелся да сгоряча так поднес сыну, что тот рядом с коровой распростерся. В полночь пьяный сын взял вилы и пошел отца убивать. Старик в одних подштанниках в окно выпрыгнул, вскочил в машину и умчался на соседнюю ферму. Оттуда и позвонил в полицию. Тем временем сын решил сжечь ферму. Принялся таскать сено в дом, чтобы горел ярче. Таскал, таскал, умаялся да так и уснул на этом сене. Тут и мы с лейтенантом Блэкстоуном подоспели. Связали его по рукам и ногам и вручили папаше. Что у них там дальше будет — не знаю…

Помолчали.

— Меня все жена уговаривает уйти из полиции, — нарушил паузу тот, что похохатывал. Чувствовалось, что он и сейчас говорит с улыбкой. — Убьют, говорит, тебя, дурака смешливого. Президентов, говорит, убивают, а тебя-то в два счета пришьют. Совсем извелась.

— Изведешься! — подтвердил хозяин шлепанцев, входя на балкон и ставя пиво на столик. — Моя благоверная без меня ни радио, ни телевизор не включает. Больше всего, говорит, мне не хочется увидеть репортаж о том, как тебя на носилки кладут и покрывалом с головой накрывают. Последние известия вообще не смотрит. Меня, говорит, уже мутит от крови, трупов и рыдающих родителей, у которых детей украли. Изо дня в день одно и то же. С ума спятить можно.

— Да-а! — шумно вздохнул обладатель баса. — Страшно, конечно, женщинам. Ох, как страшно! Не жизнь, а кошмар какой-то. Вот в прошлом году был случай. Дежурили мы ночью с лейтенантом Блэкстоуном. Вдруг вызов к мотелю, что на 53-й дороге к северу от Спрингфилда. Звонит хозяин, говорит, что в одной из комнат кричит женщина, зовет на помощь. Рванули мы к мотелю. А рядом с тем мотелем в поселке накануне медсестру изнасиловали и задушили. Лейтенант наш сразу связь между этими событиями заподозрил.

Ну, подлетаем, значит, на полном ходу к мотелю, сирена у нас воет, вертушка на крыше блики бросает. Видим — старик хозяин в нижнем белье винтовкой в сторону одной двери тычет, а у самого ноги дрожат. Мы — пистолеты в руки и в два прыжка из машины к той двери, куда хозяин показывает. Как на учении, прижались спинами к стене, один слева от двери, другой — справа. «Открывайте! — орет лейтенант. — Полиция! Руки на голову! Выхода по одному!»

Слышим — отворяют нам дверь. Мы курки взвели, дышать перестали. Старик за мусорный ящик присел. Отворяется потихоньку дверь и выходит — не поверите! — маленькая заплаканная девчушка лет семи. И больше никого. «Руки на голову! — снова орет лейтенант. — Выходи по одному!» «Да там нет никого, — всхлипывает девчушка.— Там только мама». Ну, мы, конечно, воробьи стреляные, особенно лейтенант Блэкстоун, нас на мякине не проведешь! Ногой дверь пошире, пистолет в вытянутой руке на уровне глаз! Врываемся в комнату, тычем пистолетами во все углы. А на кровати сидит женщина в халатике, плачет, слова вымолвить не может. И больше — ни души. Что за история?! Женщина плачет, и сквозь ее рыдания мы разбираем, что она просит у нас прощения. За что? Это, говорит, во сне все было. Дочь говорит у меня во сне украли и меня убить хотели. Страшный сон. Понимаете? Страшный сон.

Сходил я к машине, принес из аптечки успокоительных капель, дал ей, бедняжке, выпить. А сам думаю: ведь это какой же страх в душе, если такое приключается?! Ведь это как же надо запугать на всю жизнь? Когда ехали назад, Блэкстоун молчал, думал свою думу, мрачный был, как туча. Одну только фразу и вымолвил: «Америка — страна испуганных женщин».

Помолчали. Еще раз щелкнула зажигалка.

— Скорей бы домой, — вздохнул тот, что ходил за пивом. — Надоело. Все надоело. Служба, стрельба эта.

— Не видать тебе дома пока не найдешь того, кто стрелял в шерифа, — хохотнул другой, скрипнув плетеным креслом.

— Шутки шутками, а похоже, что ты, цыпленок, прав. Лейтенант Блэкстоун с пустыми руками отсюда не уедет и нас не отпустит. А найти того, кто убил шерифа, дело непростое. Чувствую я, что здешние люди кое-что знают, но молчат. В этом вопросе, похоже, и белые и черные заодно. И еще неизвестно, кто шерифа прикончил, белые или черные. Не любили его здесь и те и другие. Особенно после истории с этим Брауном.

Был здесь такой бедолага — шахтер по фамилии Браун. Белый. Два года без работы. Ну, с тех пор, как шахта закрылась. Трое детей, один другого меньше. Исчерпал уже все сроки пособия по безработице. Дети пухнут от голода, жена плачет. Вот и решился он на отчаянный шаг. Должен вам сказать, что по законам здешнего штата жена и дети получают пособие, если кормилец умер. Вот он и «умер». Написал записку, дескать, в смерти моей прошу никого не винить, помогите ради бога семье, а меня не ищите, я ухожу из жизни. А сам спрятался в горах.

Лето прожил в шалаше, кормился охотой да тем, что жена украдкой носила. Ходила она к нему. Всякие предлоги выдумывала, чтобы детишек соседям на день-другой пристроить, а сама к нему.