Тысяча огней

Вскоре мы увидели неподалеку хижину и пристали к берегу. В селении никого не оказалось, все мужчины и женщины были в поле. Лишь в одной из хижин сидели старик и его сын. Старик был «телеграфистом» и поэтому не мог никуда уйти. Он должен был принимать и передавать сообщения других тамтамистов. Именно он поддерживал связь между прибрежными селениями и людьми, работавшими на полях маниоки. Его «инструмент» — полые стволы деревьев с разрезом в центре — стоял на берегу реки, неподалеку от хижины. Старик передавал новости, ударяя по самому крупному стволу гибкими колотушками, вырезанными из веток деревьев.

— Многое теперь не передашь, — объяснил он. — Никто больше не умеет подолгу «работать» на тамтаме. Да его и не поймут.

Старик знал французский. Мы заговорили о тех временах, когда туземцы ежедневно передавали по «ударному телеграфу» даже просьбу белых наместников о присылке муки, медикаментов, снаряжения. Но потом с повсеместным распространением настоящего телеграфа и особенно транзисторов эпохе тамтамов пришел конец.

И в этом случае африканские традиции и культура не выдержали натиска машин. Больше того, тамтамы ушли в «подполье», теперь ими пользуются главным образом тайные секты, которые руководят приготовлениями к празднику посвящения юношей в мужчины.

— Нынешняя молодежь, — с обидой в голосе сказал старик, — проводит свободное время в конторе француза-управляющего. Слушают там радио. Они говорят, что тамтамом теперь пользуются одни дикари. А ведь раньше тамтам возвещал о всех праздниках, танцах, похоронах, бедах, даже о войне.

Танец посвящения в мужчины

Однажды вечером, плывя по Ньянге, мы услышали протяжные звуки тамтама, возвещавшие о ритуальном танце. Барабан бил часа два-три, потом умолк. Мы с досадой подумали, что упустили возможность увидеть редкостное и крайне интересное зрелище. Но нам повезло. Когда наследующий день наши пироги пристали к берегу в излучине неподалеку от селения Муаре, собственно даже не селения, а нескольких жалких хижин, в лесу мы увидели множество людей. Почти все были в соломенных одеяниях, украшенные перьями. Мы поняли, что празднество еще не кончилось.

— Le sorcier! Voilà lesorcierl[36] — воскликнул один из наших гребцов-батеке, показывая на человека, который отдавал какие-то распоряжения группе ребят и барабанщиков. Но раз здесь был «колдун», значит, готовится танец посвящения в мужчины. А он особенно интересовал меня. Я набрался храбрости и попросил у колдуна разрешения остаться на празднестве и заснять его.

Похоже, я выбрал не самый удачный момент, чтобы непосредственно обратиться к колдуну. Ведь он, если так можно выразиться, был в парадном мундире и при исполнении служебных обязанностей. А по местным обычаям, в такие минуты к нему нельзя подходить: он священен и неприкосновенен. Я же не только подошел совсем близко, но и угостил его сигаретой. Все же колдун, на мое счастье, оказался совсем не формалистом. Он взял сигарету и любезно сказал: «Мерси». Он хорошо говорил по-французски, и я, расхрабрившись, спросил у него:

— Нельзя ли нам посмотреть танец посвящения в мужчины? Потом каждый получит подарок.

Колдун без малейшего колебания согласился. Я подал знак Нанни, и мы принялись выгружать с пирог кинокамеры, треножники, звукозаписыватели, фотоаппараты. Теперь мы готовы были встретить во всеоружии начало длинной церемонии, которую до сих пор никому не посчастливилось заснять.

В каждом обществе юношу посвящают в таинства религии или особого ритуала.

Обрывки школьных знаний позволили мне все же вспомнить, что у древних римлян юноша становился полноценным мужчиной после церемонии «toga ргеtexta». У христиан юноша приобщается к таинству мессы на первопричастии. Повсюду переход из безмятежного мира детства в сложный мир взрослых сопровождается торжественным церемониалом. Если говорить об одних только племенах и народностях, у которых еще сохранились первобытно-общинные отношения, я лично был свидетелем самого невероятного ритуала посвящения в мужчины.

В Южной Америке среди индейцев оаба, живущих у берегов Амазонки, я видел, как юношей подвергали своеобразному испытанию храбрости. Их тела обмазывали медом, а затем они ложились на землю и беспрепятственно позволяли полчищам красных муравьев, привлеченных запахом меда, до крови искусать себя. На меланезийском острове Пентекост («троицын день») мне довелось увидеть, как юноши бросаются вниз головой с деревянной башни. При этом их лодыжки связаны лианой, которая натягивается словно струна и останавливает падение в нескольких сантиметрах от земли.

У африканских племен танец посвящения сопровождается прерывистыми ударами тамтамов, точно передающими то в жалобных, то в радостных звуках мужество и стойкость юноши, боль при обрезании у мальчиков.