Тысяча окон и один журавль

— Что ты там нашёл смешного? — удивляется дедушка Панчишин.

Но я молча поставил словарь на место и убежал. До самого вечера потихоньку твердил себе под нос: «Майран, майран, майран…» Боялся забыть это слово, а его никак нельзя забыть, иначе заколдованный львиный камень не расколдуется и не откроет своей тайны…

И вот мы с отцом стоим на пустыре. Ночь. В темноте чуть-чуть виднеется каменная львиная голова. А вокруг — ни одного огонька, только тоненький месяц то спрячется за облака, то опять выглянет, как будто ему интересно знать, что мы здесь собираемся делать.

«Зачем ты привёл меня сюда? — спрашивает отец. — Что нам здесь делать среди ночи? Работу начнём только завтра утром».

«Сейчас увидишь!»

Я беру отца за руку и веду к львиному камню.

«Закрой глаза! — прошу я его. — Не смотри и ничего не говори мне под руку, а то всё испортишь».

Отец уже закрыл глаза — смекнул, что всё это неспроста. Я наклоняюсь над камнем и шепчу волшебное слово. Камень стоит, как стоял. Что это — неужели я ошибся и слово не волшебное? Я говорю громче — майран! И в третий раз кричу уже во весь голос: майран!!!

И в тот же миг львиная голова шевельнулась, и к нашим ногам покатились хрустальные зёрнышки.

«Теперь можешь открыть глаза. И зажги фонарик!» — командую я.

Отец открывает глаза, зажигает электрический фонарик. И видит на траве около камня горстку прозрачных хрустальных зёрнышек.

«Что это? — удивляется он. — Откуда они взялись?»

«Это моя тайна! — гордо отвечаю я. — Давай их собирать».

Мы собрали все до одного хрустальные зёрнышки. Их оказалось ровно тридцать.

«Ну, так сколько домов надо выстроить на Весёлом?» — хитро спрашиваю я.

«Тридцать, — отвечает отец и смеётся. — Как раз столько, сколько у нас этих блестящих зёрнышек».

Он уже понял, что держит в руках не простые хрустальные зёрнышки, а волшебные. Мой отец всегда всё понимает.

«Где должен стоять первый дом?»

Отец показывает: здесь. Я беру одно зёрнышко, выкапываю перочинным ножиком ямку и сажаю зёрнышко в землю. И теперь мы уже вместе с отцом произносим волшебное слово «майран».

Зёрнышко тихо звенит в земле и начинает прорастать. Только растёт из него не цветок, не дерево, а — дом. Первый этаж, второй, третий, четвёртый… Выше, выше… Вот и девятый! Белый как снег дом с голубыми балконами и широкими окнами. Чистые оконные стёкла весело позванивают, совсем как только что звенело хрустальное зёрнышко, только громче.

«Ух ты, как здорово! — удивлённо вскрикивает отец. — Ну и молодчага ты, Ярослав!»

Но я делаю вид, что не слышу. Даже чуть-чуть нахмуриваю брови — так я кажусь старше, я это знаю. И вообще солиднее.

«А где будет стоять второй дом?» — спрашиваю я у отца.

Мы отходим дальше и опять сажаем в землю хрустальное зёрнышко. Из него во все свои девять этажей вырастает второй, белый как снег домина.

Мы идём всё дальше и дальше, а за нами вырастают дома. Высокие, белые, с голубыми, жёлтыми, красными, зелёными балконами. Теперь мы сажаем зёрна уже наперегонки, но у отца получается быстрее, потому что он знает, куда надо сажать, а мне приходится спрашивать. Вот стоят уже десять домов… двадцать… двадцать пять…

Отец высадил свою часть хрустальных зёрнышек, а у меня осталось ещё пять. До рассвета надо поспеть. А к утру на пустыре будет выситься готовый жилой массив — Весёлый, да ещё какой! Сто лет простоит без ремонта. А внутри домов…

— Ярослав, сколько раз тебе говорить — не укрывайся с головой! Это вредно.

Эх, не успел… Осталось только пять, последних пять хрустальных зёрнышек… Они жалобно позванивают у меня на ладони, будто просят: «Посади нас!» Тогда я кидаюсь поскорее сажать их в землю, но всё же последнее не успеваю. Бросаю просто так, авось само прорастёт…

— Сейчас же сними одеяло с лица, слышишь, Ярослав?

Я делаю вид, что не слышу. Отец встаёт и стаскивает одеяло с моей головы. Я крепко зажмуриваю глаза — будто сплю. А может, я и вправду уже сплю…

— Майран… майран…

— Какой майран? Что ты болтаешь! Спи!

Мой отец

Маму свою я не помню. Ну, может, чуть-чуть. Может, руки её помню. И немножко — голос. Совсем немножко. Что она говорила — ничего не запомнил, только голос. Отец говорит, что наша мама была очень ласковая. Когда она учила меня ходить и я падал, её руки всегда подхватывали меня, это я помню. У отца руки сильные и твёрдые, а у мамы были ласковые. А больше я ничего о ней не помню.

Мы с отцом живём в коммунальной квартире, на третьем этаже. У нас большая комната с балконом и ещё свой отдельный узенький коридорчик. В нём на стене висит велосипед, а на полке разложен наш инструмент. Я уже здорово катаюсь на отцовском велике, только сижу не в седле, а на раме, потому что с седла не достаю ногами до педалей.

Недавно мы с отцом повесили в коридорчике жестяной умывальник. Утром в ванную всегда очередь, а нам некогда ждать. Мы теперь с вечера наливаем в умывальник воды, и стоять в очереди не надо.