Тысяча осеней Якоба де Зута

Якоб догадывается, что Фишер намекает на утреннее происшествие с павлиньими веерами.

– Три года в этой богом забытой тюрьме… Сниткер клялся, что, когда он уйдет, я стану помощником ван Клефа! Слово давал! И тут являешься ты со своей чертовой ртутью. Удобно устроился у этого за пазухой… – Фишер, пошатываясь, смотрит на дом управляющего. – Не забывай, де Зут, я тебе не какой-нибудь слабак. Я не рядовой писарь! Не забывай…

– Что вы служили стрелком в Суринаме? Вы нам всем каждый день об этом напоминаете.

– Повышение – мое по праву! Перейдешь мне дорогу – я тебе все кости переломаю!

– Хорошего вам вечера, господин Фишер. Желаю провести его трезвей, чем были днем.

– Якоб де Зут! Своим врагам я ломаю кости, одну за другой…

Ворстенбос самолично проводит Якоба к себе в кабинет. Давно уже он не проявлял такого радушия.

– Господин ван Клеф рассказывает, вы имели несчастье навлечь на себя неудовольствие господина Фишера.

– Господин Фишер отчего-то вообразил, что я сплю и вижу, как бы ущемить его интересы…

Ван Клеф наливает портвейн благородного рубинового оттенка в три рифленых бокала.

– …Но возможно, это в нем говорил ром господина Гроте.

– А вот интересы Кобаяси мы сегодня ущемили, ничего не скажешь, – замечает Ворстенбос.

– Сразу хвост поджал, как нашкодившая шавка, – подхватывает ван Клеф.

На крыше шуршат, топочут и кого-то сурово предостерегают птицы.

– Он попался в ловушку собственной жадности, – говорит Якоб. – Я всего лишь… чуть-чуть его подтолкнул.

– Наверняка он сам на это смотрит иначе! – Ван Клеф усмехается себе в бороду.

– Когда я с вами познакомился, де Зут, – начинает Ворстенбос, – я сразу понял: вот честная душа в сплошном болоте, где каждый норовит воткнуть нож в спину. Острое перо среди тупых обломков! Этого человека нужно только слегка направить, и он еще до тридцати станет управляющим! Сегодня ваша находчивость спасла и деньги, и доброе имя Компании. Генерал-губернатор ван Оверстратен узнает об этом, даю вам слово!

Якоб кланяется. «Неужели меня вызвали, чтобы назначить начальником канцелярии?»

– За ваше будущее! – провозглашает управляющий.

Все трое сдвигают бокалы.

«Быть может, все это время его холодность была напускной, – думает Якоб. – Чтобы не обвинили, будто он кого-то выделяет».

– Вот наказание для Кобаяси: придется ему сообщить в Эдо, что не слишком-то умно заказывать поставки у торговой фактории, которая через пятьдесят дней может совсем закрыться из-за нехватки меди, – злорадствует ван Клеф. – Он со страху еще пойдет на уступки.

Свет дробится на подставке настольных часов звездными осколками.

– Де Зут, – уже другим, деловым тоном произносит Ворстенбос, – для вас есть еще одно задание. Господин ван Клеф, объясните, пожалуйста.

Ван Клеф допивает портвейн.

– С утра пораньше, хоть дождь, хоть вёдро, к господину Гроте является посетитель – поставщик провизии. Приходит с полной сумкой, у всех на виду.

– Сумка побольше, чем кисет, – добавляет Ворстенбос, – поменьше, чем наволочка для подушки.

– Через минуту он уходит, с той же сумкой, по-прежнему у всех на виду.

– И что же говорит господин Гроте? – спрашивает Якоб, скрывая разочарование – все-таки прямо сейчас его не повысят.

– Говорит он то, что ему и следует говорить мне или господину ван Клефу, – отвечает Ворстенбос. – Когда-нибудь вы на собственном опыте убедитесь, что высокая должность отдаляет от вас подчиненных. Но сегодня вы доказали, вне всякого сомнения, что ваш нос умеет унюхать мошенника. Вы колеблетесь… Вы думаете: «Доносчиков никто не любит», – и это, увы, чистая правда. Но тот, кому судьба предназначила высокий чин, – а мы с ван Клефом предвидим, что ваша судьба, де Зут, именно такова, – тот должен без страха прокладывать себе дорогу локтями. Навестите сегодня вечером господина Гроте…

«Они меня испытывают, – догадывается Якоб. – Проверяют, готов ли я запачкать руки по первому требованию».

– Меня давно уже приглашали присоединиться к карточной игре…

– Видите, ван Клеф? Де Зут никогда не спрашивает: «А надо ли?» – только: «Как осуществить?»

Якоб утешается, представляя себе, как Анна читает известие о его повышении по службе.

* * *

В послеобеденных сумерках над улицей Морской Стены летают стрижи. Неожиданно к Якобу подходит Огава Удзаэмон. По слову переводчика Хандзабуро исчезает. Дойдя с Якобом до группы сосен в дальнем углу, Огава останавливается, дружелюбно здоровается с неизбежным соглядатаем, затаившимся в тени, и чуть слышно произносит:

– В Нагасаки все говорят об это утро. О переводчик Кобаяси и веера.

– Быть может, он теперь не рискнет настолько бесстыдно жульничать.

– Недавно, – продолжает Огава, – я вас предупреждать не делать Эномото свой враг.

– Я очень серьезно отнесся к вашему совету.

– Еще совет. Кобаяси – маленький сёгун. Дэдзима – его империя.

– Значит, мне повезло, что я не завишу от его благосклонности.

Огава не понимает слово «благосклонность».

– Он сильно вредить де Зут-сан.

– Спасибо за заботу, господин Огава, но я его не боюсь.

– Он может проводить обыск в квартира. – Огава оглядывается. – Для розыск украденный вещь…