Тысяча осеней Якоба де Зута

Аколитов могут отправить на тропу, стражников у Ворот — на — полпути предупредят о ее побеге, и на пропускных постах феода в Исахая и Кашиме завтра станет об этом известно, но горы Киоги — бесконечность леса, в которой легко растворятся все беглецы. «Ты вернешься, — думает Орито, — если сама примешь такое решение».

Ей видится учитель Сузаку, совершенно беспомощный, а крики Яиои раздирают воздух.

«Звон — это обман, — рассуждает она, — призванный убедить тебя вернуться».

Внизу, далеко внизу, море Ариаке сверкает лунным светом.

«Сегодняшний обман может стать правдой завтра или очень скоро…»

— Свобода Аибагавы Орито, — произносит она вслух, — гораздо более важна, чем жизнь Яиои и ее двойняшек.

Она оценивает истинность высказанного утверждения.

Глава 22. КОМНАТА ШУЗАИ В ЕГО ДОДЗЁ В НАГАСАКИ

Вторая половина тринадцатого дня первого месяца

— Я отправился в путь пораньше, — докладывает Шузаи. — Поставил статуе Дзидо — самы на рынке свечу за три сена, чтобы уберечься от неудачи, и вскоре порадовался тому, что сделал это. Неприятность поджидала меня у моста Омагори. Капитан гвардии сегуна, верхом на лошади, загородил мне путь: он увидел ножны, торчащие из-под моей соломенной накидки, и захотел проверить, есть ли у меня право на ношение оружия. «Удача никогда не улыбается тому, кто одевается в чужие одежды», — и поэтому я сказал ему свое настоящее имя. И правильно сделал. Он спешился, снял шлем и назвал меня «сенсеем»: я учил одного из его сыновей, когда впервые приехал в Нагасаки. Мы немного поговорили, и я сказал ему, что направлялся в Сагу на церемонию, посвященную похоронам моего учителя, умершего семь лет тому назад. «Присутствие слуг в таком паломничестве нежелательно», — заявил я. Капитан смутился из-за того, что я таким способом пытаюсь скрыть свою бедность, поэтому он со мной согласился, пожелал удачи и отъехал.

Четыре ученика практикуют в додзё самый громкий победный крик в кёндо.

Узаемон чувствует, как простуда расцветает в его больном горле.

— От бухты Устриц, этой навозной кучи рыбацких хижин, ракушек и гниющих канатов, я повернул на север, к Исахая. Низкая, холмистая местность, как ты знаешь, и для унылого полудня первого месяца дорога самая ужасная. У одного поворота из-за обветшалого чайного дома появились четыре грузчика — подозрительнее этой стаи диких псов не встретить. Каждый держал увесистую дубину в покрытой струпьями руке. Они предупредили меня, что грабители набросятся на несчастного, одинокого, беспомощного путешественника, как я, и предложили, чтобы я нанял их, если я хочу прибыть в Исахая целым и невредимым. Я вытащил мой меч и убедил их, что я не такой несчастный, одинокий и беспомощный, как им казалось. Мои благородные спасители растаяли в воздухе, а я добрался до Исахая без приключений. Там я решил не останавливаться в одной из больших гостиниц, чтобы не привлекать к себе внимания, и переночевал на сеновале чайной. Компанию мне составил бродячий торговец амулетами и заклинаниями из далеких святых мест, таких, как Эзо, — так он заявлял.

Узаемон ловит чих квадратным кусочком бумаги, который тут же выбрасывает в очаг.

Шузаи подвешивает чайник над самым огнем.