Тысяча осеней Якоба де Зута

Узаемон прячет бумагу с именами в свой кошель инро.

— Если бы я мог сделать для вас что-нибудь еще…

Глава 25. АПАРТАМЕНТЫ ВЛАДЫКИ — НАСТОЯТЕЛЯ В ХРАМЕ НА ГОРЕ ШИРАНУИ

Вечер двадцать второго дня первого месяца

Покачивающиеся языки пламени, словно цветы дурмана: голубые, молчаливые. Эномото сидит на полу, в самом конце комнаты, рядом с очагом. Над головой — неровный, сводчатый потолок. Он знает, что Орито уже здесь, но еще не удостоил ее взглядом. Там же двое застывших юношей — аколитов смотрят на доску го: если бы не пульсирующие жилки на шеях, они легко сошли бы за бронзовые статуи. «Ты похожа на убийцу, прокравшегося сюда, — долетает до нее сухой голос Эномото. — Подойди, сестра Аибагава».

Ее ноги подчиняются приказу. Орито садится по другую сторону очага напротив владыки Киоги. Он изучает искусно сделанную рукоятку для меча. В отсвете огня Эномото выглядит почти на десять лет моложе, чем она помнит его.

«Будь я убийцей, — думает она, — ты бы уже умер».

— Что случится с твоими сестрами без моей защиты и Дома?

«Он читает лица, — думает Орито, — не мысли».

— Дом сестер — тюрьма.

— Твои сестры умрут, несчастными и очень рано, в борделях и балаганах уродцев.

— Только из-за этого они содержатся здесь, как игрушки монахов?

Клик: аколит поставил на доску черный камень.

— Доктор Аибагава, твой уважаемый отец признавал факты, а не мнения, выдернутые из контекста.

Рукоятка меча в руке Эномото, как видит сейчас Орито — пистоль.

— Сестры не игрушки. Они посвящают двадцать лет Богине, и после спуска вниз им есть на что жить. Многие духовные ордены заключают подобные договоры со своими приверженцами, при этом требуя пожизненной службы.

— Какой еще «духовный орден» забирает младенцев у своих монахинь, как происходит в вашей личной секте?

Темнота разворачивается и соскальзывает по краям поля зрения Орито.

— Плодородие мира внизу поддерживается рекой. Ширануи — исток той реки.

Орито пропускает его слова и тон речи сквозь внутреннее сито и не находит ничего, кроме цинизма и отсутствия веры.

— Как может академик — переводчик Исаака Ньютона, говорить, как суеверный крестьянин?

— Просвещение может ослепить, Орито. Возьми всю эмпирическую методологию и приложи ко времени, гравитации, жизни: их происхождение и цели в своей основе нам неизвестны. Не суеверия, а здравый смысл диктует нам: знание — конечно, а душа и ум — дискретны.

Клик: аколит поставил на доску белый камень.

— Насколько я помню, вы никогда не озвучивали в Академии Ширандо такие откровения.

— В нашем ордене число членов ограничено. Путь Ширануи отличается и от Пути ученого, и от Пути толпы.

— Какие благородные слова, чтобы описать убогую правду. Вы заключаете в стойло женщин на двадцать лет, оплодотворяете их, отрываете младенцев от их груди и подделываете письма матерям от умерших детей, обставляя все так, будто они выросли!

— Только за трех несчастных покинувших этот мир Даров пишут новогодние письма: трех из тридцати шести… или тридцати восьми, включая двойню сестры Яиои. Все остальные — настоящие. Настоятельница Изу верит в то, что такая выдумка гораздо добрее, чем правда, и жизнь доказывает ее правоту.

— Будут ли сестры благодарны вам за вашу доброту, когда обнаружится, что сын или дочь, с которым они хотели встретиться, умер восемнадцать лет тому назад?

— За годы, которые я прослужил настоятелем, такого несчастья никогда не случалось.

— Сестра Хацуне очень хочет встретиться со своей умершей дочкой Норико.

— Она спустится через два года. Если ее желание не изменится, я ей все объясню.

Колокол Аманохаширы отбивает час Собаки.

— Меня огорчает, — Эномото наклоняется к огню, — что ты воспринимаешь нас тюремщиками. Возможно, это следствие твоего неопределенного статуса. Одни роды в два года — это меньший налог, чем тот, что платит большинство жен мира внизу. Едва ли не всех твоих сестер учителя вызволили из рабства и привели в страну Чистоты на земле.

— Храм на горе Ширануи очень далек от того, что я представляю себе страной Чистоты.

— Дочь Аибагавы Седзана — удивительная женщина и уникальный случай.

— Я не хочу слышать имя моего отца, слетающее с ваших губ.

— Аибагава Седзан был моим верным другом еще до того, как стал твоим отцом.

— Хороша дружба, за которую он заплатил украденной дочерью.

— Я привел тебя в свой Дом, сестра Аибагава.

— У меня был дом в Нагасаки.

— Но Ширануи стал твоим домом еще до того, как ты услышала о нем. Зная о твоих успехах в акушерстве, я знал это. Видя тебя в Академии Ширандо, я знал это. Много лет тому назад, когда увидел знак Богини на твоем лице, я…

— Мое лицо обожжено горячим маслом. Это был несчастный случай!

Эномото улыбается, как довольный отец.

— Богиня позвала тебя. Позволила взглянуть на себя, так?

Орито никому, даже Яиои, не рассказывала о сферичной пещере и гигантской статуе.

Клик: аколит ставит на доску черный камень.

«На входе в тоннель, — подсказывает ей логика, — оставляли какую-то метку».

Крылья бьются где-то вверху, но, вскинув глаза, Орито ничего не видит.