Тысяча осеней Якоба де Зута

Очень много разговоров о «тюрьме» этим летом, потому что корабль из Батавии еще не прибыл. Белые хозяева опасаются того, что он вообще не придет и что не будет торгового сезона. И нет никаких новостей с острова Ява. Белые хозяева, которым пора возвращаться, не смогут вернуться. Не смогут вернуться также слуги и рабы.

Хозяин Фишер бросает носовой платок на пол и бурчит: «Дерьмо!»

Этим голландским словом и ругаются, и обзываются, но в этот раз хозяин Фишер приказывает мне поставить горшок для оправлений в его любимый угол. Внизу, у лестницы, есть нужник, но он слишком ленивый, чтобы спуститься вниз. Хозяин Фишер встает, расстегивает бриджи, усаживается над горшком и кряхтит. Я слышу гулкий шлепок. Вонь змеей проползает по комнате. Затем хозяин Фишер застегивает бриджи. «Не стой столбом, сонная Гоморра…» Его речь чуть замедленная, потому что за ленчем он выпил виски. Я накрываю деревянной крышкой горшок, выхожу из дома и направляюсь к навозной яме. Хозяин Фишер говорит, что не может терпеть грязь в своем доме, поэтому я не могу почистить горшок в нужнике, как делают все рабы.

Я иду подлинной улице к перекрестку, поворачиваю в переулок Костей, потом налево по алее Морской стены, до самого конца, и опорожняю горшок, вываливая содержимое на навоз, невдалеке от задней стены больницы. Облако мух жужжит и клубится. Я щурюсь, словно желтокожий, и морщу нос, чтобы мухи не отложили в нем яйца. Потом я мою горшок морской водой из бочки. На дне горшка для оправлений хозяина Фишера нарисовано странное здание, называется мельница, из мира белого человека. Филандер говорит, что они делают хлеб, но, когда я спросил: как, он назвал меня невежей. Это значит — он сам не знает.

К дому заместителя директора я иду самой длинной дорогой. Белые хозяева жалуются на жару все лето, но я люблю, когда солнце прожигает мои кости, потому что так я смогу прожить зиму. Солнце напоминает мне о Ве, моем доме. Когда я прохожу мимо свиного хлева, д’Орсаи видит меня и спрашивает, почему хозяин Фишер ударил меня на Длинной улице. Я корчу гримасу и спрашиваю: «Хозяевам нужны причины для этого?» — и д’Орсаи согласно кивает. Мне нравится д’Орсаи. Он родился на Мысе, на полпути к миру белых людей. У него самая черная кожа из нас всех. Доктор Маринус говорит, что он готтентот [77], но все зовут его Валет Пик. Он спрашивает меня, буду ли я сегодня днем учиться письму и чтению у хозяина де Зута. Я отвечаю: «Да, если только хозяин Фишер не даст мне другую работу». Д’Орсаи говорит, что писать — это волшебство, и я должен этому научиться. Д’Орсаи говорит мне, что хозяин Оувеханд и хозяин Туоми играют в бильярд в Летнем доме. Это предупреждение: мне надо идти побыстрее, чтобы хозяин Оувеханд не доложил хозяину Фишеру о том, что я стоял на улице и болтал.

Вернувшись в дом заместителя директора, я слышу храп. Я тихонько поднимаюсь по лестнице, зная, какая ступенька скрипит, а какая — нет. Хозяин Фишер спит. Сложность в одном: если я пойду к хозяину де Зуту на урок без разрешения хозяина Фишера, то он накажет меня за своеволие. Если я не пойду к хозяину де Зуту, то хозяин Фишер накажет меня за лень. А если я разбужу хозяина Фишера и спрошу его разрешения — он накажет меня за прерванный послеполуденный сон. В конце концов, я ставлю горшок под кровать хозяина Фишера и иду. Может, вернусь раньше, чем он проснется.

Дверь Высокого дома, где живет хозяин де Зут, приоткрыта. За боковой дверью находится большая, закрытая на замок, комната, в которой много пустых ящиков и бочек. Я стучу по самой нижней ступеньке лестницы и жду, чтобы услышать голос хозяина де Зута: «Это ты, Ве?» Но сегодня ответа нет. Удивленный, я поднимаюсь по лестнице — и не так, чтобы тихо, наоборот, хочу, чтобы он услышал меня. Но привычного вопроса нет. Хозяин де Зут редко спит после обеда, но, может, жара сегодня подействовала на него. Поднявшись на второй этаж, я прохожу сквозь комнатку, где живет переводчик во время торгового сезона. Дверь хозяина де Зута приоткрыта, и тогда я в нее заглядываю. Он сидит за низким столиком. Меня не замечает. Лицом не похож на себя. Свет в его глазах — темный. Он напуган. Его губы беззвучно шевелятся, выговаривая слова. На моем родном острове мы бы сказали, что его заколдовал плохой квайо.

Хозяин де Зут смотрит на свиток, который держит в руках.

Это — не книга белого человека, это — свиток желтого человека.

Я слишком далеко, чтобы все разглядеть, но буквы на бумаге совсем не голландские.

Это — письмо желтого человека: хозяин Ян и его сыновья писали такими буквами.

Рядом со свитком, на столе хозяина де Зута, лежит его тетрадь. Некоторые китайские слова написаны рядом с голландскими. Я догадываюсь: хозяин де Зут переводил свиток на свой язык. В результате освободилось плохое заклинание, и это плохое заклинание овладело им.

Хозяин де Зут чувствует, что я здесь, и поднимает на меня глаза.