Тысяча осеней Якоба де Зута

— Не двигаться. Я знаю. — Медленно вытекающая кровь разливается лужицей по миске.

Чтобы отвлечься, Пенгалигон думает об ужине.

— Продажные осведомители, — провозглашает лейтенант Хоувелл после того, как полупьяного Даниэля Сниткера повели к его каюте после обильного ужина, — кормят покровителей той едой, которую те хотят получить, — корабль качается, его трясет, и лампы над головой тоже пребывают в непрерывном движении. — Во время своего посольства в Гааге мой отец ставил слово одного осведомителя, служащего по велению совести, выше письменных показаний под присягой десяти шпионов, собирающих сведения за деньги. И сейчас будет неправильным утверждать, что Сниткер ipso facto [85]обманывает нас, но я бы порекомендовал не принимать его «очень ценные разведывательные данные» без подтверждения из другого источника — по крайней мере, его радужное предсказание, что Япония не предпримет против нас никаких действий, когда мы захватим имущество ее давнего союзника.

По кивку Пенгалигона, Чигуин и Джонс начинают убирать со стола.

— Европейская война совершенно неинтересна этим азиатам, — майор Катлип, его лицо чуть светлее яркой красноты его мундира, обгладывает остатки мяса с куриной ножки.

— Азиаты могут не разделять, — говорит Хоувелл, — ваше мнение, майор.

— Ну, тогда позвольте, — всхрапывает, прочищая глотку, Катлип, — научить их разделять наши взгляды, мистер Хоувелл.

— Представим себе торговую факторию королевства Сиам в Бристоле…

Катлип торжествующе смотрит на второго лейтенанта Рена.

— …в Бристоле, — невозмутимо продолжает Хоувелл, — которое находится там полтора столетия, но в один прекрасный день приплывает китайская военная джонка, захватывает все имущество без всякого «с — вашего — позволения» и заявляет Лондону, что отныне они займут место сиамцев. Как премьер — министр Питт воспримет подобные действия?

— Когда будущие оппоненты мистера Хоувелла, — говорит Рен, — начнут потешаться над отсутствием у него чувства юмора…

Пенгалигон опрокидывает солонку и бросает щепоть через плечо.

— …я потрясу их его фантазией о сиамской фактории в Бристоле!

— Речь о суверенности, — заявляет Роберт Хоувелл. — Сравнение уместно.

Катлип отмахивается куриной ножкой:

— Восемь лет в Новом Южном Уэльсе научили меня следующему: такие понятия, как «суверенность», или «права», или «собственность», или «юриспруденция», или «дипломатия», означают одно для белых людей и совсем другое — для отсталых наций. Бедняга Филип в Сиднейской бухте — он затеял там эти проклятые «переговоры» с разношерстным сбродом, который обитал там. Остановили его прекрасные идеалы тех ленивых говнюков от кражи наших припасов? Да они тащили их так, словно все принадлежало им! — Катлип сплевывает в плевательницу. — Только красные мундиры англичан и лондонские мушкеты устанавливают закон в колониях, а не какая-то усеянная лилиями «дипломатия», и на этот раз их роль сыграют двадцать четыре пушки и сорок отлично подготовленных морских пехотинцев, которые и победят Нагасаки, вот так. Остается только надеяться, — он подмигивает Рену, — что прекрасная китайская ночная подружка первого лейтенанта в Бенгалии не разбавила его европейскую белизну желтеньким, да?

«Ну зачем, — Пенгалигон стонет про себя, — он упомянул про морскую пехоту?»

Бутылка съезжает со стола в руки молодого третьего лейтенанта Толбота.

— Ваша фраза, — Хоувелл спрашивает сухо и холодно, — ставит под сомнение мою смелость морского офицера или порочит мою преданность королю?

— Роберт, нет нужды: Катлип знает вас… — «Случается, — думает Пенгалигон, — когда я менее всего капитан, а скорее — губернатор», — …слишком хорошо, чтобы заявлять об этом. Это просто… просто…

— Дружественный тычок локтем, — подсказывает лейтенант Рен.

— Тривиальная колкость! — протестует Катлип и ослепительно улыбается. — Дружественный тычок…

— Сказано резко, — рассуждает Рен, — но без малейшего злого умысла.

— И я, безусловно, извиняюсь, — добавляет Катлип, — за нанесенную вам обиду.

«Быстрые извинения, — отмечает Пенгалигон, — немногого стоят».

— Майор Катлип должен следить за остротами, — говорит Хоувелл, — чтобы самому не порезаться.

— Это у вас такой план, мистер Толбот, — спрашивает Пенгалигон, — чтобы стащить эту бутылку?

Толбот сначала относится к вопросу серьезно, потом он облегченно улыбается и наполняет бокалы всей компании. Пенгалигон приказывает Чигуину принести еще пару бутылок «Шамболь Мюзиньи». Слуга удивляется такому проявлению щедрости в столь поздний час, но уходит исполнять приказ.

Пенгалигон чувствует, что пора вмешаться.

— Если бы нам приказали изгнать из Нагасаки Жана Шампанского, то мы действовали бы прямо, без обиняков, как советует майор. Нам приказано, однако, подписать договор с Японией. Мы должны быть и дипломатами, и солдатами.

Катлип ковыряет в волосатом носу.

— Пушки — самая лучшая дипломатия, капитан.

Хоувелл касается губ пальцем.

— Воинственность не произведет нужного впечатления на этих туземцев.

— Разве мы подчинили индийцев добротой? — Рен откидывается на спинку стула. — А голландцы завоевали яванцев, одаривая эдемским сыром?