Тысяча осеней Якоба де Зута

«Стоять там — дело солдата или безумца, — думает Пенгалигон, — а не доктора и лавочника».

Первый выстрел гремит с оглушительной яростью; сердце Пенгалигона бьется так же, как и в первом бою с американским корсаром четверть столетия тому назад; одиннадцать остальных укладываются в следующие семь — восемь секунд.

Одному складу достается: обращенная к морю стена рассыпается в двух местах, черепица крыш летит брызгами, а самое приятное, — и капитан в этом убежден, всматриваясь сквозь дым и разрушения, — что де Зут и Маринус скатились со смотровой площадки на землю и прижались к ней, поджав хвосты между голландских ляжек.

— …она отрубила им хвосты, — поет Катлип, — своим кухонным…

Ветер задувает пушечный дым на верхнюю палубу, окутав офицеров.

Толбот видит их первым:

— Они все еще на башне.

Пенгалигон ковыляет к люку на пушечную палубу: нога воет от боли, трость стучит по палубе. «Будь ты проклят, проклят, проклят…»

Лейтенанты следуют за ним, как нервные спаниели: каждую секунду ожидают его падения.

— Приготовиться ко второму залпу, — ревет он вниз Уолдрону. — Десять гиней тому расчету, кто снесет Сторожевую башню!

Голос Уолдрона прилетает криком: «Есть, сэр! Расчеты, слышали капитана?!»

Разъяренный Пенгалигон хромает обратно на квартердек. Офицеры идут следом.

— Удержите корабль на месте, мистер Уэц, — обращается он к мастеру паруса.

Уэц решает в голове сложное алгебраическое уравнение, учитывающее скорость ветра, площадь парусов и угол поворота руля.

— Удержу, капитан.

— Капитан, — подает голос Катлип, — со ста двадцати ярдов мои парни изрешетят этот наглый дуэт из мушкетов.

«Тристама, — как рассказал Фредерик, капитан линейного корабля его величества «Бленхейм», — разрубило цепным ядром [117]на квартердеке: он мог бы спастись, распластавшись на палубе. Так сделали его уоррент- офицеры, но только не Тристам, который никогда не кланялся опасности…»

— Я не рискну посадить нас на мель, майор. Тогда день закончится слишком плохо.

«Помнишь бульдога Чарли, — вздыхает Пенгалигон, — и крикетную биту?»

— Дым, — моргает капитан и бормочет себе под нос, — режет глаза.

«Трусы, как вороны, — верит он, — пожирают мертвых смельчаков».

— Все это напоминает, — рассказывает Толботу и гардемаринам Рен, — мою маврикийскую кампанию на борту «Колючего»: три французских фрегата сидели у нас на хвосте, как свора гончих…

— Сэр, — тихо говорит Хоувелл, — могу я предложить вам мой плащ? Дождь…

Пенгалигон предпочитает не идти на мировую:

— Я уже глубокий старик?

Роберт Хоувелл возвращается в лейтенанта Хоувелла:

— Не хотел обидеть вас, сэр.

Уэц кричит, впередсмотрящий отвечает, канаты натягиваются, лебедки скрипят, дождь льет.

Высокий, длинный склад на Дэдзиме с опозданием рушится, во все стороны разносятся грохот и скрежет.

— …и я обнаруживаю, что заблудился на вражеском корабле, — продолжает рассказывать Рен, — в темноте, в дыму, в суматохе. Тогда я натянул на лицо капюшон, взял лампу и полез за пороховой обезьяной [118]вниз, к складу пороха, — там было темно, как ночью — залез на канатный склад, рядом с пороховым, и там притворился жуком — пожарником…

Вновь появляется Уолдрон.

— Сэр, орудия готовы ко второму залпу.

«Распрямитесь, как морские офицеры… — думает Пенгалигон, наблюдая за де Зутом и Маринусом.

…хоть погибнете, как морские офицеры».

— Десять гиней, мистер Уолдрон.

Уолдрон исчезает. Сквозь шум внизу доносится его крик: «Ну-ка, врежем им!»

Время растягивается. Заряжающие кричат: «Готов!»

Запаленные пороховые заряды с грохотом посылают ядра по прекрасным, ужасным, воющим дугам…

…в крышу склада, в стену, и одно ядро пролетает в ярде от де Зута и Маринуса. Они падают на пол смотровой площадки, но все остальные ядра пролетают над Дэдзимой…

Остров застилает влажный дым, наконец, ветер уносит его.

Грохот доносится до корабля, словно пронзительно завизжал тромбон или, переламываясь, повалилось большое дерево…

…доносится из-за Дэдзимы устрашающий шум разваливающихся бревен и камней.

Де Зут помогает Маринусу встать, тот потерял свою трость: они смотрят на сушу.

«Смелость заклятого врага, — думает Пенгалигон, — неприятное открытие».

— Никто не обвинит вас, сэр, — говорит Рен, — что вы никого не предупреждали.

«Сила — это человеческое средство, — думает капитан, — создания будущего…

— Эти средневековые азиатские пигмеи, — заверяет его Катлип, — не забудут этого дня.

…но его создание, — он снимает шляпу, — иной раз идет само по себе».

Жуткий крик доносится с пушечной палубы.

Пенгалигона мутит, потому что он со всей определенностью знает причину: кто-то поймал отдачу.

Хоувелл спешит к люку, чтобы узнать, в чем дело, но ему навстречу уже вылезает голова Уолдрона.

В глазах старшины отпечаталась ужасная картина случившегося внизу. «Еще один, сэр?»

Джон Пенгалигон спрашивает:

— Кому досталось, мистер Уолдрон?

— Майклу Тоузеру. Крепежной веревкой чисто срезало…

Резкие всхлипы и приглушенные крики с пушечной палубы обтекают его спину.

— Вы полагаете, ногу придется ампутировать?

— Она уже отлетела, сэр, да. Беднягу понесли к мистеру Нэшу.