Тысяча осеней Якоба де Зута

Якоб де Зут не может заставить себя увидеть такое еще раз.

Он изучает свою обувь и находит каплю засохшей крови на мыске.

Ветер дует с Флаговой площади: мягкий, словно подол кимоно.

— На этом, — говорит Ворстенбос, — мы, можно сказать, заканчиваем…

Часы «Альмело» в кабинете отбывающего директора только что отбили одиннадцать.

Ворстенбос откладывает в сторону последнюю бумагу, пододвигает к себе приказы о назначениях, обмакивает перо в чернильницу и подписывает первый документ.

— Да улыбнется вам фортуна на весь срок, который вы будете занимать этот пост, директор торговой фактории на Дэдзиме Мельхиор ван Клиф…

В бороде ван Клифа сверкает улыбка:

— Благодарю вас.

— …и напоследок, — Ворстенбос подписывает второй документ, — исполнительным заместителем директора становится Якоб де Зут. — Он меняет перо. — Подумать только, де Зут, в апреле вы были младшим клерком, направленным на Хальмахеру, в эту болотную дыру!

— Могильная яма, — Ван Клиф шумно выдыхает воздух. — Если спасешься от крокодилов, так лихорадка тебя доконает. Спасешься от лихорадки — ядовитый дротик оборвет твои дни. Вы обязаны господину Ворстенбосу не только своим светлым будущим, но и самой жизнью.

«А ты, вор, — думает Якоб, — обязан ему свободой».

— Моя признательность господину Ворстенбосу глубока и искренна.

— У нас есть время для короткого тоста. Филандер!

Входит Филандер с тремя бокалами вина на серебряном подносе.

Каждый берет по бокалу с длинной ножкой: кабинет наполняет хрустальный звон.

Пригубив вино, Ворстенбос передает ван Клифу ключи от складов «Роза», «Дуб» и «Колючка» и от сейфа, в котором хранится разрешение на торговлю, выданное почти сто пятьдесят лет тому назад великим сегуном. «За процветание Дэдзимы под вашим руководством, директор ван Клиф. Я оставляю вам активного и подающего надежды помощника. На следующий год я желаю вам обоим обойти меня в достижениях и выжать двадцать тысяч пикулей меди из наших скупых узкоглазых хозяев».

— Если это в человеческих силах, — заверяет его ван Клиф, — мы сделаем.

— Я буду молиться за ваше благополучное прибытие, — говорит Якоб.

— Благодарю вас. А теперь, раз уж власть передана… — Ворстенбос из кармана достает конверт и раскрывает документ. — Три главных чиновника на Дэдзиме должны подписать список экспортируемых товаров, на чем всегда настаивает губернатор ван Оверстратен. — Он пишет свое имя в первой графе в конце трехстраничного перечисления содержимого, которое принадлежит компании и погружено в трюм «Шенандоа», разделенного на три раздела: «Медь», «Камфора» и Прочее», с множеством подразделов со своими номерами, количеством и качеством.

Ван Клиф сразу подписывает список.

Якоб берет предложенную ручку и, следуя профессиональной привычке, пробегает взглядом по цифрам: этот документ — единственный из написанных утром, который подготовлен не им.

— Господин заместитель, — упрекает ван Клиф, — разумеется, у вас нет желания задерживать господина Ворстенбоса?

— Компания обязывает меня ничего не подписывать, не глядя.

Эта фраза, как замечает Якоб, встречается ледяным холодом.

— Солнце, — говорит ван Клиф, — все-таки выиграет битву за день, господин Ворстенбос.

— Это так, — Ворстенбос допивает вино. — Интересно, Кобаяши ли затеял весь этот фарс с казнью, но только его план в очередной раз не удался.

Якоб обнаруживает поразительную ошибку: «Всего меди на экспорт: 2600 пикулей».

Ван Клиф откашливается.

— Что-то не так, господин заместитель?

— Здесь в колонке «Всего» девятка очень уж похожа на двойку.

Ворстенбос заявляет:

— Итоговое число в порядке, де Зут.

— Но мы экспортируем девять тысяч шестьсот пикулей.

В легкомыслии ван Клифа слышится угроза.

— Просто подпишите бумагу, де Зут.

Якоб смотрит на ван Клифа, который сначала смотрит на Якоба, а потом поворачивается к Ворстенбосу.

— Только незнакомый с вашей репутацией честного человека может заподозрить такое и… — он пытается найти дипломатическое выражение, — …быть прощен за предположение, что семь тысяч пикулей меди исчезли из накладной по ошибке.

Лицом Ворстенбос теперь напоминает человека, решившего, что его сын больше никогда не выиграет у него в шахматы.

— Вы предполагали, — голос Якоба слегка дрожит, — украсть эту медь?

— «Украсть» — это к Сниткеру, мой мальчик. Вышеупомянутые пикули — мои, по праву принадлежащие мне дополнительные доходы.

— Но про «дополнительные доходы», — выпаливает сгоряча Якоб, — как раз и говорил Даниэль Сниткер!

— Ради благополучия вашей карьеры, не сравнивайте меня с этой причальной крысой.

— Я не сравниваю, — Якоб стучит пальцем по документу. — Вот что сравнивает.

— От трагической казни, увиденной нами этим утром, — говорит ван Клиф, — у вас помутился разум, господин де Зут. К счастью, господин Ворстенбос отходчив, так что извинитесь за свою горячность, распишитесь на документе, и давайте забудем это маленькое недоразумение.

Ворстенбос недоволен, но ничего не добавляет к сказанному ван Клифом.

Слабый солнечный свет пробивает бумажные панели окна кабинета.

«Разве де Зут из Домбурга, — думает Якоб, — продавал кому-нибудь свою совесть?»