Тысяча осеней Якоба де Зута

Когда возвращается Туоми, Якоб в теплом трансе, глаза закрыты. Он слушает, как плотник ополаскивается теплой водой и вновь ложится в ванну. Туоми никак не напоминает о желании закурить. Якоб бормочет: «Ни листочка табака, да?»

Сосед по бане откашливается:

— Я Огава, господин де Зут.

Якоб резко садится, вода выплескивается на пол.

— Господин Огава! Я… я думал…

— Вы так расслабились, — говорит Огава Узаемон, — я не хочу вас беспокоить.

— Ранее я встретился с вашим отцом, но… — Якоб протирает глаза, но во влажном сумраке и с его дальнозоркостью зрение лучше не становится. — Я не видел вас после тайфуна.

— Извиняюсь, не смог прийти. Многое случилось.

— Вы не смогли… исполнить мою просьбу, со словарем?

— На следующий день после тайфуна я послал слугу в резиденцию Аибагавы.

— Так, значит, вы не сами доставили книгу?

— Мой доверенный слуга отнес словарь. Он не сказал: «Посылка от голландца де Зута». Он объяснил: «Посылка из больницы на Дэдзиме». Видите ли, я не мог пойти сам. Доктор Аибагава болел. Приходить в такое время плохо… даже неприлично.

— Сожалею об этом. Он выздоровел?

— Его похороны состоялись позавчера.

— Ох! — «Теперь все ясно», — думает Якоб. — Тогда госпожа Аибагава…

Огава мнется с ответом.

— Это плохая новость. Она должна покинуть Нагасаки…

Якоб ждет и слушает, как падают капельки сконденсировавшейся из пара воды.

— …надолго, на много лет. Она не может больше вернуться на Дэдзиму. О вашем словаре, о вашем письме, о том, что она думает, у меня известий нет. Извините.

— Словарь к черту… но… куда она уезжает и зачем?

— В феод настоятеля Эномото. Человека, который купил вашу ртуть…

«Человека, который убивает змей волшебством». Настоятель возникает перед мысленным взором Якоба.

— Он хочет, чтобы она пошла в храм… — Огава запинается, — …женских монахов. Как сказать?

— Монахинь? Только не говорите мне, что госпожа Аибагава уходит в монахини.

— В монахини, да… на горе Ширануи. Туда она идет.

— Какая польза от акушерки горстке монахинь? Она сама так хочет?

— Доктор Аибагава залез в большие долги, чтобы купить телескоп и так далее, — в голосе Огавы слышится боль. — Быть ученым — это дорого. Его вдова должна теперь выплачивать эти долги. Эномото заключает контракт или сделку с вдовой. Он платит долги. Он дает госпожу Аибагаву монахиням.

— Но это же равносильно, — протестует Якоб, — продаже ее в рабство.

— Японские обычаи, — голос Огавы лишен эмоций, — отличаются от голландских…

— Что скажут друзья его отца в академии Ширандо? Будут они просто стоять и смотреть, как талантливого ученого продают, точно мула, в пожизненное услужение на какую-то пустынную гору? Можно ли таким же образом продать монастырю сына? Эномото сам ученый, разве не так?

Они слышат, как за стеной смеются повара Гильдии.

Якоб видит другое решение.

— Но я предложил ей убежище здесь.

— Ничего нельзя сделать, — Огава встает. — Я должен сейчас идти.

— Значит… она предпочитает монашеское заточение жизни здесь, на Дэдзиме?

Огава вылезает из ванны. Его молчание полно укоризны.

Якоб осознает, каким хамом он выглядит в глазах переводчика: сам— не рискует почти ничем, а Огава пытался помочь влюбленному иностранцу и получил в награду лишь возмущение.

— Извините меня, господин Огава, но, конечно же, если…

Наружная дверь сдвигается, и довольный свистун входит в помещение.

Тень прячется за ширмой и спрашивает на голландском:

— Кто здесь?

— Это Огава, господин Туоми.

— Добрый вечер, господин Огава. Господин де Зут, наши трубки подождут. Директор Ворстенбос желает обсудить с вами важное дело в его кабинете. Прямо сейчас. Мое нутро подсказывает, что вас ожидают хорошие новости.

— Отчего такое печальное лицо, де Зут? — отчет «Расследование злоупотреблений в торговой фактории на Дэдзиме» лежит на столе перед Унико Ворстенбосом. — По уши в любви, да?

Якоб возмущен тем, что его секрет известен даже директору.

— Шутка, де Зут! Ничего более. Туоми говорит, что я прервал ваш обряд очищения?

— Я уже заканчивал.

— Как говорится, чистота сродни набожности.

— Я не претендую на набожность, но ванна защищает от вшей, да и вечера теперь холоднее.

— Вы выглядите изможденным, де Зут. Может, я слишком уж наседал на вас с этим… — Ворстенбос барабанит пальцами по «Расследованию», — …заданием?

— Наседали или нет, господин директор, моя работа — это моя работа.

Директор согласно кивает, словно судья на слушании.

— Могу ли я надеяться, что мой отчет не разочаровал ваших ожиданий?

Ворстенбос вынимает пробку из графина с рубиновой мадейрой.

Слуги раскладывают приборы на столе в обеденном зале.

Директор наполняет свой бокал, но не предлагает ничего Якобу. «Мы старательно собрали достоверные и неопровержимые доказательства бесстыдного, неправильного управления Дэдзимой в девяностые годы, доказательства, подтверждающие правильность суровых мер, принятых в отношении бывшего директора Даниэля Сниткера…»

Якоб отмечает и «мы», и не упомянутое имя ван Клифа.

— …предполагая, что наши доказательства будут должным образом представлены губернатору ван Оверстратену. — Ворстенбос открывает створку буфета позади себя и достает еще один бокал.