Тысяча осеней Якоба де Зута

— Сэр?.. — Хоувелл, уже знает Пенгалигон, сейчас попросит разрешения спуститься к Тоузеру.

— Идите, лейтенант. Вы не станете возражать, если я все‑таки одолжу у вас плащ?

— Нет, сэр, — Роберт Хоувелл отдает плащ капитану и уходит вниз.

Гардемарин помогает Пенгалигону надеть плащ, от которого еще пахнет Хоувеллом.

Капитан поворачивается к Сторожевой башне, пьяный от злобы.

Башня стоит, как и люди на смотровой площадке, и голландский флаг все так же развевается.

— Продемонстрируйте наши карронады. Четыре расчета, мистер Уолдрон.

Гардемарины переглядываются. Майор Катлип шипит от радости.

Малуф тихо спрашивает Толбота: «Карронады разве не дают отдачу, сэр?»

Пенгалигон отвечает: «Они предназначены для близкого боя, да, но…»

Де Зут, видит он, смотрит на него в подзорную трубу.

Капитан объявляет:

— Я хочу разорвать этот чертов голландский флаг в клочья.

Дом на горе выплевывает маслянистый дым в плотный, пропитанный дождем воздух.

Капитан думает: «Я хочу разорвать тот чертов голландский флаг в клочья».

Четыре артиллерийских расчета неуверенно вылезают на верхнюю палубу: по лицам видно, что они еще не отошли от увиденного. Они отодвигают панели фальшборта квартердека и устанавливают короткоствольные карронады на колесах.

Пенгалигон приказывает:

— Заряжайте цепными ядрами, мистер Уолдрон.

— Если мы будем целиться во флаг, сэр, тогда… — старшина — артиллерист Уолдрон указывает на Сторожевую башню, в пяти ярдах ниже флагштока.

— Четыре конуса свистящих, визжащих цепей… — майор Катлип сияет, как возбужденный распутник, — …и зазубренные звенья металла сотрут улыбки с этих голландских рож…

— …а рожи — с их голов, — добавляет Рен, — и головы — с тел.

Подносчики уже вылезают из люка с пороховыми зарядами.

Капитан узнает в одном Моффа, парнишку из Пензанса. Тот бледен как мел.

Порох засыпается в короткие, толстые жерла, уплотняется матерчатым пыжом.

Потом в ствол закладывают цепные ядра, ржавые звенья позвякивают.

— Целимся во флаг, — приказывает Уолдрон. — Не так высоко, Хол Йовил.

Правая нога Пенгалигона уже превратилась в столб обжигающей боли.

«Подагра побеждает меня, — знает он. — Не пройдет и часа, как я буду лежать в постели».

Доктор Маринус, похоже, в чем‑то убеждает своего соотечественника.

«Но де Зут, — успокаивает себя капитан, — умрет через минуту».

— Крепежные веревки вяжите на двойные узлы, — приказывает Уолдрон. — Видели почему?

«Может, Хоувелл прав? — спрашивает себя капитан. — Может, моя боль думала за меня последние три дня?»

— Карронады готовы, сэр, — докладывает Уолдрон. — Стреляем по вашей команде.

Капитан набирает воздуха в легкие, чтобы выкрикнуть приговор двум голландцам.

Они знают. Маринус держится за поручень, смотрит в сторону, морщится, но не сдвигается с места. Де Зут снимает шляпу: волосы у него медного цвета, непослушные, спутанные…

…и Пенгалигон видит Тристама — его прекрасного, одного и единственного на всей земле, рыжеволосого сына, ожидающего смерть с высоко поднятой головой…

Глава 38. СТОРОЖЕВАЯ БАШНЯ НАДЭДЗИМЕ

Полдень 20 октября 1800 г.

Уильям Питг фыркает, услышав поднимающиеся шаги. Якоб де Зут, не отрываясь, продолжает смотреть в подзорную трубу на «Феб»: на расстоянии тысяча ярдов отсюда, под парусами, наполненными влажным северо — западным ветром, фрегат проходит мимо китайской фактории — несколько ее обитателей сидят на крышах, наблюдая за зрелищем — и направляется к Дэдзиме.

— Значит, Ари Грот все‑таки всучил вам эту шляпу из так называемой змеиной кожи?

— Я приказал всем идти в магистратуру, доктор. И вам в том числе.

— Останетесь здесь, Домбуржец, и вам понадобится врач.

Фрегат открывает орудийные порты, клак — клак — клак, будто стучат по гвоздям.

— Или… — Маринус сморкается, — …могильщик. Дождь будет идти весь день. Посмотрите, — он чем‑то шуршит. — Кобаяши прислал вам плащ, чтобы укрыться от дождя.

Якоб опускает трубу.

— Прежний хозяин умер от оспы?

— Немного щедрости для мертвого врага, чтобы ваш дух не преследовал его.

Якоб накидывает соломенный плащ на плечи.

— Где Илатту?

— Там же, где все здравомыслящие люди: в казармах магистратуры.

— Ваш клавесин перевезли благополучно?

— Клавесин и фармакопею. Пойдемте и присоединимся к ним.

Дождь хлещет Якоба по лицу.

— Дэдзима — мое рабочее место.

— Если вы полагаете, что англичане не начнут стрелять, потому что какой‑то зазнавшийся клерк…

— Я так не полагаю, доктор, но… — он замечает, что двадцать или больше ярко — красных мундиров морских пехотинцев залезают на ванты. — Они готовятся отражать атаку… возможно. Чтобы стрелять из мушкетов, им надо подойти где‑то… ярдов на сто двадцать. Слишком рискованно для них: могут сесть на мель во враждебных Британии водах.

— По мне лучше рой мушкетных пуль, чем залп ядер.

«Даруй мне мужества», — молится Якоб.

— Моя жизнь в руках Господа.

— О — о, какую печаль, — вздыхает, устремив взор к небесам, Маринус, — несут эти святые слова.

— Вот и отправляйтесь в магистратуру, чтобы не слышать их.

Маринус облокачивается на поручень.