Тысячекратная Мысль

И как раз вовремя. Сеча выплеснулась на ближние улицы, где фаним обороняли от конрийских рыцарей наспех сооруженные баррикады. Идолопоклонников становилось все больше, к ним присоединялись отдельные отряды, рыскавшие по улицам. Когда их скопилось несколько сотен, они ринулись в бой. Наступление возглавили анплейские бароны и рыцари, жаждущие отомстить за смерть Гайдекки, их любимого графа-палатина. Но их оттеснил Хукал с монгилейцами. Решительную атаку удалось организовать, только когда прибыли принц Пройас и палатины Ингиабан и Ганьятти. Амотейцы поддались довольно легко, они разбежались по восточным улицам, и многих конрийцы перехватили на флангах. Но монгилейские всадники оказались куда тверже, и их нападение стало страшным испытанием. Даже если они теряли лошадей, они сражались с дикой яростью. Ганьятти, палатин Анкириона, обменялся ударами с самим князем Хукалом. Язычник отбил его щит и рассек ему грудину с такой силой, что сломал свою саблю. Ганьятти опрокинулся на спину и упал под копыта коней.

Смерть кружила над землей.

Конрийцы под началом неистового Пройаса отогнали языческих всадников и отбили изуродованное тело палатина. Монгилейцы рассеялись по прилегающим улицам. Выкрикивая страшные клятвы, осиротевшие анкирионцы бросились в погоню.

Но принц оттащил Ингиабана в сторону.

– Что такое? – прогудел из-под забрала коренастый палатин.

– Где они? – спросил Пройас. – Где фаним?

– Ты о чем?

– Они лишь делают вид, что защищают город.

Келлхус видел только пальцы отца, лежащие на обнаженном бедре. Ноготь большого блестел.

– Как дунианин, – продолжал бесплотный голос, – ты не имел выбора. Чтобы владеть собой, ты должен был овладеть обстоятельствами. А чтобы управлять обстоятельствами, ты должен был подчинить волю людей, рожденных в большом мире. Ты должен был сделать народы своими инструментами. Потому ты постоянно изучал их верования. Это аксиома. Ты понял, что если истина идет вразрез с интересами сильных мира сего, то ее называют ложью, а ложь, служащая их интересам, зовется истиной. И ты осознал, что так и должно быть, поскольку именно вера, а не правда сохраняет народы. Почему императорская кровь считается божественной? Зачем рабам говорят, что страдание есть добродетель? Вот что делает вера: она разрешает или запрещает. Это самое важное. Если бы люди считали, что всякая кровь одинакова, знать была бы низвержена. Если бы люди считали, что деньги – это гнет, купцы разорились бы. Народ принимает только ту веру, которая сохраняет сложную систему пересекающихся действий, позволяет совершать их. Для рожденных в мире, как ты понял, правда не имеет смысла. Иначе почему они живут во лжи? Первое твое решение было простейшим. Ты заявил, что принадлежишь к высшей касте, что ты князь. И как только ты сумел кого-то убедить в этом, ты потребовал, чтобы остальные вели себя соответственно. Этот простой обман дал тебе независимость. Никто не смел приказывать тебе, поскольку все верили, что этого делать нельзя. Но как ты сумел убедить их в своем праве? Первая ложь поставила тебя на одну доску с ними. Но какая ложь сделала тебя их хозяином?

Их тела сами вспомнили былой пыл. Когда он закрывал глаза, она была здесь, под ним, вокруг него, она принимала его нежную жажду, она задыхалась и кричала, задыхалась и кричала. Он сжимался внутри нее, как кулак, и оживал в ее сердце, в ее влажном лоне.

Она тянулась к его лицу, притягивала его к своему горячему рту. Она рыдала, целуя его.

– Ты был мертв!

– Я вернулся за тобой…

Что угодно. Даже мир.

– Акка…

– За тобой.

Эсми. Эсменет. Она задыхается и кричит…

Какое странное имя для шлюхи.

Из огромного водопада взлетали облака брызг, и Келлхус промок до нитки. По щекам его катились капли воды, как слезы. Он слушал.

– Ты понял, что верования, как и люди, имеют свою иерархию, что одни имеют больше власти, чем другие, и что религия стоит выше всего. Есть ли этому лучшее доказательство, чем Священное воинство? Действия стольких людей объединяются ради одной цели вопреки множеству природных слабостей, вопреки страху, лени, жалости… Ты прочел их священные книги и обдумал власть слов над людьми. Ты прозрел основную функцию айнритизма: привязать веру к тому, что нельзя увидеть, и таким образом обеспечить повторение всей совокупности действий, создающих народ. Усомниться в этом порядке вещей – значит усомниться в самом Боге, создавшем их. Бог защищает положение человека, и сила власти, подменяющая правду для императора и раба, скрыта от глаз и не видна. Задавать вопросы становится не просто опасно, не просто дико – это бесполезно, поскольку ответы лежат вне этого мира. Рабы сжимают кулаки, угрожая небесам – но не хозяевам.

Голос отца, так похожий на его собственный, заполнял все пространство подземелья нелюдей.