Тысячелетняя пчела

— Не гляди только в свою мучницу, в ней одна мука хранится. А кругом — люди. Вкалываешь, надрываешься и думаешь, что, коли кинешь детям пригоршню монет, они будут счастливы. Ан не хлебом единым жив человек. С тех пор как у нас, у словаков, есть своя партия, у нас появилась надежда, что мы вскоре добьемся и своих прав. А не выйдет по-хорошему, вырвем их силой! Мы уже не одиноки. С нами плечом к плечу и чешские социал-демократы. Они поддерживают нас в вопросах политических, национальных и деньгами помогают…

— А я, по-твоему, что должен сделать? — перебил его Само.

— Вернуться к нам, быть с нами…

— Знаешь, Яно, оставь лучше меня в покое!.. — вздохнул Пиханда. — Не могу я двоиться, а то и троиться! Многого ты от меня захотел…

Аноста опечаленио кивнул и пошел прочь.

12

А как-то утром выяснилось, что некому гнать коров на пастьбу. Пастухи Павол Швода, Штефан Пирчик, а вместе с ними и каменщик Матей Шванда ночью подались в Америку.

— Дернули на Польшу! — прошамкал старый Пирчик.

— Откуда вы это знаете? — дивились люди.

— Слыхал, как они столковывались. Эва, как ухо-то у меня выросло — все подслушивал…

Люди поглядели на его уши. И впрямь: правое было в два раза больше левого, на которое он был начисто глух. Оказалось: что ни вечер вострил старый здоровое ухо и вслушивался, о чем эти трое шушукаются в задней горнице. А потом ввалился к ним и, осклабившись беззубым ртом, завопил: «И я с вами!» Но как ни упрашивал — те ни в какую. Старик совсем запечалился, затосковал. «Ладно, отец! Пришлю вам из Америки золотую трубку!» — посулил ему сын, но старого это мало утешило. На следующее утро всех троих как ветром сдуло. А незадолго до ухода Штефан Пирчик попрощался с родителем. «Когда мы будем уже за границей, я покричу вам, — обещал он. — Здоровым ухом вы меня беспременно услышите!»

Соседи чуть свет сбежались к Гите Швандовой.

— Сказывают, муж у тебя умахнул в Америку?

— И говорят, со Шводом и Пирчиком?

Гита Швандова, прижав к себе двух своих дочек, Еву и Гану, лишь печально кивнула.

— Чего ты его отпустила? — попеняли ей женщины.

— Да разве его удержишь?! — вздохнула Гита.

Женщины умолкли и разошлись по домам.

Старый, глуховатый Пирчик изо дня в день, оборотившись лицом к Польше, выстаивал перед домом. Долгие часы вострил он в ту сторону свое растущее ухо, но обещанный сыновний клик все не долетал. А ухо меж тем росло и росло. Наконец сделалось такое огромное, что хоть накройся им, а оно знай растет. Когда выросло так, что заполонило и соседнюю горницу, старый Пирчик отчикнул его ночью бритвой и к утру истек кровью. Чуткие земляки похоронили ухо вместе с Пирчиком в одну могилу и на кресте поместили эпитафию:

Досточтимые,
если надпись сию прочитаете,
вы узнаете,
что под камнем покоится этим
величайшее ухо на свете.

13

Время летело быстро, точно во сие. Нищий бродяга Гагош измерял его регулярными, раз в год совершаемыми посещениями мельницы. Само Пиханда никогда не забывал спросить его:

— Война будет, пан Гагош?

Гагош отвечал всегда одинаково:

— Пан Пиханда, для войны нужны три вещи: деньги, деньги и деньги!

Времени убывало, денег на свете прибывало, но в основном не это занимало Само Пиханду. В первый раз после долгого перерыва засвистал он от радости тогда, когда старшего сына — Само — приняли в градокское лесоводческое училище. А потом и вовсе у него душа взыграла, когда он увидел, с какой ретивостью сын взялся за учение. Спустя время возрадовался он во второй раз: когда брат Валент отписал ему, что его второй сын — Петер — может поступить в Ружомберке в учение к знаменитому часовщику Крапсу. Петер от счастья расплакался.

— Ну же, ну! — лохматил Само ему волосы. — Еще на радостях с тобой что приключится!

— Отец! — вскричал Петер. — Я изобрету часы без заводки!

С Петером в Ружомберок отправился и Само Пиханда — хотел познакомиться со знаменитым часовщиком Крапсом и своими глазами увидеть, где сын будет обучаться часовому мастерству. Присоединился к ним и Валент. Крапс был невысокого роста, приятным на вид и в обхождении. Было ему, пожалуй, лет под сорок. Он оглядел Петера испытующе.

— Глаза у тебя здоровые? — спросил он.

— Да, да, извольте! — с воодушевлением ответил Петер.

— Ну-ка поди сюда! — подозвал мастер юношу к рабочему столу и, выдвинув ящик, вынул маленькое часовое колесико. — Сколько зубцов на этом колесике?

Петер вгляделся в колесико и уже через секунду улыбнулся мастеру Крапсу.

— Тридцать!

— Завтра можешь приступать!

Лицо у Петера засияло от радости. И пока отец с дядькой рядились с мастером Крапсом, он знакомился с часовой мастерской. Двое подмастерьев и двое учеников подозрительно на него косились.

— Ты новенький? — спросил один.

Петер кивнул.

— А девчонка у тебя есть? — прицепился другой, и все рассмеялись.

— Нету! — сказал Петер, нахмурившись.

— Честное слово, он еще мою отобьет! — сказал один из подмастерьев и скорчился в смехе.

— Глядишь, к пани мастерше подкатится, — скулил от смеха другой подмастерье.