Тысячелетняя пчела

— Скажу вам то, чего никому здесь не говорил! У меня тоже трое сыновей и шестеро внуков…

Пиханда набрал полную горсть муки и стал просеивать ее сквозь пальцы. Ни слова не говоря, он лишь удивленно глядел то на Гагоша, то на пустеющую ладонь, словно спрашивал себя: «Прав он или помешался?»

2

Нищий Гагош оказался прав: в Сараеве Гаврило Принцип застрелил наследника австро-венгерского престола и его жену Софию. Уже с неделю из вечера в вечер мужики обмозговывали это событие в кузнице Ондро Митрона. Однажды Само Пиханда тоже заглянул туда. Мужики его и не приметили — до того были заняты разговором.

— Я вот что скажу, — раздувая мехи, говорил крестьянин Ян Древак, — наследников престола у нас вдосталь… Небось многие в Вене даже обрадовались, когда Фердинанда кокнули! А наш дряхлый восьмидесятичетырехлетний император австрийский, король чешский и венгерский, уже шестьдесят шесть лет нами правит и на тот свет, похоже, не собирается… Это я только к тому, что наш Франтишек Йозеф, Францйозеф, Ференцйожка[116] и до ста лет протянет, а до той поры про Фердинанда и думать позабудут!

— Драка будет, ребята, ей-ей, будет! — отозвался мудрец Мельхиор Вицен. — Пойдет кутерьма! Вена сербу этого не спустит…

— А ты откуда знаешь? — оборвал его Само Пиханда.

— И ты тут? — удивился, затягиваясь глубоко цигаркой, Бенедикт Вилиш.

— Откуда, откуда? — Покосившись на Само, Мельхиор Вицен с умным видом покачал головой и развел руками. — Все к тому идет: Белград уж долгие годы как бельмо в глазу у Вены и Пешта…

— Из-за этого еще не обязательно быть войне! — сказал Биро Толький.

— А ее и не будет! — присоединился к нему Ян Аноста. — Вернее, нельзя, чтоб была! А если и соберется, надо этому помешать!

— Ты опять агитируешь? — оборвал его Мельхиор Вицен. — Зря тут стараешься, пойди лучше шепни Францйожке, пусть-ка тебя послушает!

— На войне дерутся такие, как мы с тобой, — не сдавался Ян Аноста, — или как твои сыновья… Не позволишь им взять в руки оружие — войны и не будет… И сам его ни за что не возьмешь…

— Ох ты и ухо-парень, — подивился Юрай Гребен. — Их же укокошат! Откажешься от военной службы — тебя свои же пристрелят, то-то и оно!

— Если все поступят так, — стоял на своем Ян Аноста, — никого не пристрелят.

— Ладно, ребята, войны-то еще нету! — урезонивал их кузнец Ондро Митрон. — Да и будет ли, кто знает?! А если и будет, так, скорей всего, просто такая маленькая. Бабахнем раза два-три из пушки, поблестим саблями, чтобы постращать серба, и все дела!

— Неохота мне, право слово, воевать, — отозвался брат кузнеца — Юло Митрон.

— А кому охота? — спросил Пиханда.

— Я на всякий случай засолю корову в кадушке, — сказал Петер Жуфанко. — А то и две!

— И сам в ярмо впряжешься? — ухмыльнулся Мельхиор Вицен. — Нам, каменщикам, война, пожалуй, на руку. Порушат дома, на двадцать лет работенки хватит…

— Лишь бы какая пуля и тебя не порушила! — сказал Ян Аноста.

— Сербия от нас — не ближний свет, пули сюда не долетят.

— Я вот что скажу… — вступил снова Ян Древак, но Само Пиханда уже не слушал его. Он вышел из кузни так же незаметно, как и проскользнул в нее. Уже вечерело, а Само вдруг стало невообразимо жарко. Он весь покрылся потом, тело будто горело. Он бегом прошмыгнул меж домов за околицу и, спустившись к речке, разделся. Вошел в студеную воду сперва по колени, потом лег на спину, перевернулся, намочил голову, зачерпывая воду ладонями, обливал лицо, набирал ее ртом и тут же прыскал далеко перед собой. Продрогнув, вылез из воды. Оделся и растянулся в сухой, неросной траве. Посмотрел вверх — на звезды и задержал взгляд на месяце.

— Что же будет, братец, правду скажи?! — обратился он к месяцу. — Или и тебя придется пристрелить?!

Само улыбнулся, вообразив, как расстрелянный месяц сперва изойдет кровью, а потом закувыркается вниз с неба и упадет в какую-нибудь липтовскую долину… Затрубили вдруг трубы. Забряцало оружие, зацокали лошадиные копыта. Ноги уперлись в стремена, и острия сабель рассекли тишину. Сербы крикнули: «Месяц — это нашей мести первое победное ядро!» Само пронзило видение того, как месяц давит липтовчан, и он в страхе открыл глаза.

Но месяц спокойно скользил по небу и то и дело нырял в редкие облака, словно натягивая праздничную рукавицу. И молчал. Само неотрывно следил за ним. Безмолвие вселенной успокаивало его. Дикие и грозные видения, только что явившиеся ему, внезапно рассеялись. Он вдруг резко передернулся и непроизвольно сжал ладонь, на которую из травы что-то впрыгнуло… Встал и заглянул в кулак, в котором раздувалась холодная осклизлая жаба. Он раскрыл ладонь, и жаба шлепнулась в траву. Само Пиханда понюхал ладонь, сморщился от отвращения и шагнул к воде…

3

И пришла война!

Только мгновенье прикидывалась она незаметной. Пала на людей легонько, почти как манна небесная. Возможно, поэтому ее благословил и священник Доманец пресловутой фразой: «Солдат стреляет, господь бог ядра подает!»

— А ну как он и ваши ядра оторвет? — спросил его Само Пиханда.

— Боже упаси! — ужаснулся священник Доманец.

— Ведь они вам уже без надобности…