Тысячеликий демон

Крепыш по имени Ларь отвесил ей пощечину – Искра вскрикнула, схватилась за прутья клетки и медленно сползла на землю. Она больше не могла, это было выше ее сил. Горыня высунул закованные в цепи руки и прижал сестру к решетке.

– Держись, сестра, – прошептал он. – Не плачь, будь сильной. Держись.

Мечеслав рвался к ней, что-то говорил, она не слышала. Окружавшие ее люди слились в одно сплошное грязное пятно, издающее мерзкие, гавкающие звуки. Изредка ей открывался клочок печального осеннего неба, в которое всовывались уродливо вытянутые морды, скалящие в дикой усмешке кривые гнилые зубы.

Но вот она очнулась, едва почувствовав тепло любимого человека, почувствовав его запах, – терпкий, единственный на свете запах, который не перебила вонь немытого тела и измочаленных лохмотьев.

Мечеслав сидел на коленях и прижимал к груди Искру.

– Тебя выпустили и сняли цепи, – проговорила она, слабо улыбаясь, гладя его по щетинистой щеке, притронувшись к заплывшему посиневшему глазу.

– Мы должны идти, – глухо сказал он. – Нас зовут, не знаю куда. Мы должны идти.

Искра поразилась, рассмотрев возлюбленного – он выглядел дико уставшим, словно этот день бесконечных побоев, угроз, насмешек продолжается уже целую вечность.

– Что с нами будет? – спросила она.

– Теперь уже не важно. Обними меня покрепче.

И они, привалившись друг к другу, побрели сквозь громыхающий, оглушающий своей слепой неприязнью строй. Вслед им неслись крепко проперченные оскорбления, тычки, плевки. Но в тот миг они остались одни в этом мире, одни в бушующем море.

Одни.

Они держались вместе до конца, их пальцы не желали разъединяться, пока множество цепких заскорузлых рук не оттащили бьющуюся в истерике девушку от бывшего царя Воиграда.

На небольшой, расчищенной от толпы, площадке перед входом в храм, должна была состояться классическая дубичская казнь – побиение плетьми; согласно распространенному мнению – самая позорная смерть, применяемая для воров и насильников. Казнённые подобным образом не подлежали захоронению – их тела выбрасывались на помойку, на съедение собакам и стервятникам.

Данную весть во всеуслышанье объявил сам Военег – сидя на коне, сверкая вычищенными до блеска доспехами. Весть приняли громом оваций, в котором потонул горестный крик Искры, метущейся, точно обезумевшая кошка, меж с трудом сдерживавших ее стражников.

Они хотели посадить Мечеслава на колени, но он не повиновался, невозмутимо глядя на Военега. Но его заставили это сделать, ударив сапогом в пах. Толпа разом затихла.

Мечеслав задыхался, отчаянно хватая ртом воздух, прижав одну руку к животу, другой уперевшись в землю.

Первый удар коротким толстым дубичским кнутом, который предварительно вымачивали в течение суток, звонко, слишком звонко щелкнул – Мечеслав вскричал, выгнул спину и упал на живот.

Искра содрогнулась, но не смогла отвести глаз.

Второй, третий, четвертый. Удары градом, со всех сторон, посыпались на Мечеслава, неподвижно лежавшего на земле. Лохмотья разорвались, обнажив множество глубоких окровавленных полос.

– Нет, нет, нет… – шептала застывшая, окаменевшая Искра и ее очи – два золотых пятака – блестели от дрожавших на ресницах капель слёз.

Военег поднял руку. Плачи остановились.

– Всё? – недоуменно спросил он. – Уже?

Но Мечеслав с великим трудом поднялся и с вызовом взглянул на Военега. Тот дал знак. Стоявший справа от Мечеслава взмахнул кнутом, но жертва неожиданно перехватила его – ремень змеёй обернулся вокруг руки, – дернул на себя и вырвал кнут из рук опешившего палача.

Дальнейшие события происходили очень быстро: на Мечеслава сразу обрушилось три или четыре удара – один из них попал по лицу – но он, казалось, не обратил на это никакого внимания. Мечеслав размахнулся и хлестнул находившегося перед ним – то был Коснята. Сбив взревевшего от боли парня плечом, Мечеслав рванулся вперед, к Военегу, уже натянувшему в испуге поводья, но тут сразу с десяток багунов набросились на взбунтовавшегося воиградского царя и принялись остервенело его избивать.

У Искры опять подкосились ноги, и она чуть не упала, – стражники поддержали ее. Кто-то сзади влепил ей затрещину. С ужасом глядя на пыль, клубившуюся вокруг сбившихся в тесную кучу разбойников, убивавших ее возлюбленного, девушка преисполнилась уверенностью, что он уже мертв.

– Верую!!! – внезапно раздался истошный крик и в толпу линчевателей врезался… Клеарх. Багуны в недоумении расступились. – Верую во бога, в Творца… – Клеарх, растрепанный, заплаканный, помог подняться Мечеславу на ноги. – Помолимся, друг. Помолимся и примем смерть с богом в сердце. – Голос Клеарха сильно дрожал. – Вместе… повторяйте со мной, это поможет вам…

Мечеслав уже ничего не видел – все лицо его превратилось один большой распухший синяк.

– Да… – выдавил он, судорожно держась за монаха.

– Повторяйте за мной: верую…

– Верую.

– В бога…

– В бога.

– Да кончайте же с ними! – воскликнул Военег. – Проклятье! Это уже смешно выглядит! Что за лицедейство? Еще мученичества не хватало! Убейте их!