Тысячеликий демон

– Красива, холера! – Старик, глядя на девушку своими неподвижными глазами, осклабился, показав единственный, уродливый зуб. – Красива. И кличка-то какая – Искра. Огонь бабенка, верно? Палец в рот не ложи. Не боись, милая, не укушу. Чую в тебе пламя полыхает не слабое. Эх, где же мои молодые годы! Проходите, подкрепимся, покалякаем, обмозгуем дельце ваше. От кого бежите-то? От новых властей? От етого сукиного сына Воньки-подлеца?

– Так, так. – Учитель постучал пальцем по столу. – Не забыл меня, значить. То, что ты надумал-таки бежать от Воньки – дело хорошее. Плохой он парень. Добра от него не жди. Насчет хода… Туда уже несколько лет никто не совался. Но, думаю, он в порядке. Так что повезло вам, братцы. Отдохнёте…

– Некогда отдыхать, отец, – перебил Семен. – Ты нас снабди всем необходимым и мы сразу же сдёрнем.

– Хорошо, хорошо, не вопрос. Надо, так надо. Важных пташек, значить, прячешь. Хорошо. Ну, пойдемте тогда в подсобку.

– Может быть, – обратилась Искра к Семену, – ты расскажешь нам, куда нас поведешь?

– Все очень просто, – ответил он. – Ход вырыли в незапамятные времена такие же воры, как и мы с учителем. Он идет прямо на восток, и приводит в Болото, – путь неблизкий, полтора два дня пути под землей и до самого сердца Болота. То есть, до болотистой местности, неподалеку от Деодара, Шагры, по-вашему. Там рукой подать до владений курченей. Болото – дикое, гиблое место, безлюдное, труднодоступное.

– Хорошее местечко для тех, кто хочет залечь на дно, – добавил старик.

– Да, – согласился Семен. – Именно поэтому я ждал, когда появлюсь в Воиграде. Уверяю вас, мы исчезнем, и никто нас не найдет. Перезимуем, я те места знаю хорошо, там у меня припрятан домик, в очень и очень укромном месте. А потом… видно будет.

Спустя два часа все были готовы. Учитель щедро снабдил беглецов провизией, оружием, факелами, запасом пакли и смолы, инструкциями. Пустил слезу.

– Живи, мой мальчик, – пожелал он Семену. – Живи. А я тут… не пропаду. Конечно, одинок я. Была пара парней, неплохих, но уж с полгода вестей от них никаких. Только лишь по старинке вот, запасаюсь. И не зря. Помог хоть людям. Идите с богом, ребята, и помните старика Зыряна.

Он отпер правую, от топчана, дверь. Все пожали ему руку, сердечно поблагодарили. Последней шла Искра.

Девушка наклонилась к старику и поцеловала его в щеку.

– Спасибо тебе, – сказала она. – Я тебя не забуду.

Учитель растроганно сглотнул. Махнул рукой, отвернулся.

И запер за ними дверь.

Эпилог

Они долго ехали по иссушенной жарким хапишским солнцем пустыне. Мимо незаметно проносились кишлаки, с их низкими, притулившимися друг к дружке, несуразными саманными домами, где жили крестьяне-землевладельцы. Изредка встречались убогие стоянки-шалаши кочевников-бинчей, или пустынников – угрюмых людей в темных широких накидках и в разноцветных платках, обернутых вокруг всей головы, так, что оставалась только узкая прорезь для глаз. Шумные, суетливые поселения имахов-скотоводов, переполненные козами, лошадьми и верблюдами вносили некоторое разнообразие в эти края, где жизнь, казалось, совсем остановилась. Группы контрабандистов с моря, цепочки изгоев-орбов, неторопливые бесконечные караваны – со всеми они пересекались и везде смотрели на них, как на чудо.

Тамара понимала, почему. На Сандура показывали рукой и, верно, думали, что он прокаженный. Однажды их нагнала свита какого-то богатея. Впереди и сзади ехали конники в золоченых доспехах и шлемах-масках в виде птиц; двенадцать рабов-носильщиков несли пышный паланкин, в котором сидел тучный человек с пухлым неподвижным красным лицом. Заметив Сандура, преспокойно погонявшего мула, он что-то закричал и махнул рукой в их сторону. Тотчас к ним подскочил один из всадников, вытащил кривую саблю (кажется, он называется ятаган, подумала тогда Тамара со странным безразличием). Помахав ею перед носом девочки, сидящей рядом со стражем, он, судя по всему, приказал им немедленно убраться подальше, что они и сделали, свернув с дороги и поехав напрямик через пески. Тамара еще привстала на козлах и поглядела поверх повозки на богатея – он, несчастный, совсем распсиховался; рабы поставили паланкин на землю и захлопотали вокруг него, видно ему стало плохо. "Как бы они нас не нагнали и не изрубили в куски", – мелькнула мысль у девочки.

Вот так они ехали уже месяц, только куда, Тамара не знала. Дедушке с каждым днем становилось всё хуже и хуже; он лежал в повозке, не говорил ни слова, лишь иногда постанывал. Свечение вокруг него исчезло, Кабема превратился в обычного старика, невероятно ветхого и груз долгих-долгих лет, казалось, сдавил его непомерной тяжестью.

Сандур никак не общался с ней, замкнувшись в себе. Она чувствовала стену, отгородившую её от него. Одиночество в этом тоскливом однообразном мире сводило с ума. И девочка подумала, что с неё хватит, что терпение её кончается, но убежать, убежать… куда? Она погибнет в этих горячих песках и никто из местных не протянет ей руку помощи.