Тысячеликий демон

Весь день Ашант беспокойно поглядывал на Младу. Девушка сегодня шла гораздо уверенней, чем вчера. Но на душе у него было скверно. Всё время, что воин провёл со своей пленницей, он боролся с чувствами вины, жалости и ещё чего-то… Он раздраженно качал головой, пытался отвлечься, но эта глухая смута упорно сидела в его сердце. Они ехали, ехали, останавливались отдохнуть, и так целый день. Час за часом Ашант отводил глаза, боясь на неё посмотреть. Потом он, усыпленный жарким днем, накопленной усталостью, забылся в ворохе своих воспоминаний. Когда, вчера вечером, Млада упала обессиленная, Ашант сильно испугался за нее.

Спустившись к реке, воин увидел приближавшегося к ним всадника. Это был Берюк, старый нукер из дружины кагана Хайсы, одетый, несмотря на зной, по-боевому: в кольчугу, шлем с бармицей, за спину переброшен щит, в руках длинное копьё, на поясе висит длинный палаш.

– Ты не меня ждёшь, Берюк-гай? – спросил его Ашант.

Берюк узколиц, сильно морщинист, с землистым цветом лица и нездорово красными глазами.

– Да, давно тебя жду. – Нукер хищно взглянул на Младу, обнажив редкие почерневшие зубы.

– Что-нибудь случилось?

– Нее, ничего. Ничего, Хайсе только нездоровится.

Млада была бледна и сильно дрожала. Берюк наклонился к ней и легонько ткнул ее в грудь копьём.

– Сегодня ты умрёшь, дочь шакала. Слышишь меня?

– Оставь её, – холодно сказал Ашант. – Едем к переправе.

Они спустились по пыльной тропинке к илистому, утоптанному причалу, скрытому в зарослях тальника. Там сидело четверо круглолицых, скуластых парня, игравших в камни и при этом громко кричавших. За ними, у берега, плескался широкий понтон из грубо подогнанных друг к другу дубовых брёвен. Увидев, кто к ним прибыл, парни испуганно вскочили.

– Что встали, скоты? – рявкнул Берюк. – Вот ты, да-да, ты, подойди ко мне, – обратился он к одному толстому молодцу с глуповатым выражением лица. – Подойди, подойди, сын шакала.

Берюк достал кнут и хлестнул парня прямо по лицу.

– Переправьте нас на тот берег! – Ещё один удар. – Переправьте, живее, псы!

Старый адрагец скакал среди суетившихся ребят, визгливо орал и продолжал их избивать. Ашант равнодушно смотрел на них, жуя соломинку.

На том берегу они почти сразу же наткнулись на три изувеченных трупа. Трупы валялись вповалку, друг на друге, облепленные мухами и слепнями; один из мертвецов широко смотрел в ясное небо остекленевшими глазами, безумно оскалив рот, словно хищный зверь.

– Хорошо позабавились мы вчера, – указав на мертвецов, ухмыльнулся Берюк.

– Кто это был? – спросил Ашант.

– Рабы Мергена.

– Мерген здесь? Что он здесь делает?

– Сам Хайса его призвал, – все так же самодовольно улыбаясь, ответил Берюк. – Вчера, когда солнце только коснулось северной стороны, Мерген прискакал с тысячей воинов. Все хотят войны, – многозначительно добавил он.

– За что их убили? – спросил Ашант.

– Ни за что. Мерген отдал нам этих собак, просто так, чтобы, хе-хе, позабавиться.

Ашант искоса взглянул на пленницу – взгляд устремлён вниз, посиневшие губы что-то шепчут и шепчут. И снова на него нахлынула волна жалости к ней, и… – он боялся сказать себе это слово, но всё же, – жалости и… нежности, будь она проклята!

"Да что со мной творится? – думал он. – Что это я? Почему так? Поскорей бы дойти и отдать её, ведьму…"

Выйдя на равнину, всадники увидели огромный табун лошадей, поднимавший тучи пыли, среди них пастуха в широкополой остроконечной шапке и с длиннющей палкой в руках; по периметру стада с лаем носились лохматые собаки. Издалека, на горизонте, показалась орда – крупное селение, в центре которого высился шатер кагана, с развевающимся черно-красным бунчуком на шесте в шесть локтей длиной.

Вдоль пыльной, наезженной дороги валялись разбитые телеги, куски решеток от юрт, треснутые казаны, истлевший войлок, кости домашних животных и другой мусор, которого становилось всё больше по мере приближения к становищу.

Орда, встретившая их вонью и разноголосым блеянием овец, начиналась с обширных загонов для скота, за ними стояли наскоро поставленные, грязные палатки с плоской крышей – жилища самых бедных адрагов. Они – усталые, с сальной кожей, блестевшей на солнце – равнодушно провожали глазами кортеж, перед которым с шумом и гиканьем пробегали пузатые полуголые кривоногие дети, белые от покрывавшей их мелкой воздушной пыли.

Чем дальше, тем богаче становились дома кочевников. Убогие палатки сменили широкие майханы из смазанного жиром войлока. Майханы украшали козлиные рога с развешенными на них кусками сушеного мяса и предметами домашней утвари. Вокруг главного шатра, стоявшего в центре большой площади, расположились выбеленные извёсткой, украшенные орнаментом юрты самых влиятельных родов орды. Около каждой такой юрты в беспорядке рассеялись маленькие приземистые постройки для скота, лошадей и рабов.