Тысячи Историй (СИ)

Где-то в глубине чёрной, похороненной под горстками пепла и чужих тел, души он боится поверить, что это действительно так.

— Я знаю тебя лучше, чем ты сама, — выдаёт внезапно.

Не даёт себе времени на раскачку и промедления.

Один раз уже допустил такую ошибку.

Лучше действовать как на войне:

Или бросился в самую гущу кровавого сражения и победил, или выжидал подходящего момента и проиграл.

— Знаю наизусть, чем ты занимаешься каждый день; знаю, что заставляет тебя смеяться или хмуриться; знаю твои жесты, твою мимику, даже эта складочка между бровями, когда ты не хочешь кого-либо слушать, но понимаешь, что это нужно. Знаю, с какими мыслями ты засыпаешь ночами и с какими просыпаешься утром; знаю, что ты в последнее время плохо спишь, потому что ненавидишь быть в чужих местах, и ждёшь очередного неожиданного нападения; знаю, что только дома ты чувствуешь себя в безопасности; знаю, что тебе не нравится быть самой умной, самой мудрой, но из-за отца, который не хочет слушать твоих жалоб, ты остаёшься в Греции, рядом с ним, а не уезжаешь куда-нибудь подальше от всего этого дерьма… — он тяжело вздохнул, когда в лёгких закончился воздух.

Говорить всё это было гораздо сложнее, чем ему представлялось.

Но это нужно.

Нужно им обоим.

Нужно для них.

— Я знаю, что ты ненавидишь меня с того самого момента, когда я просто струсил и ушёл, побоявшись того, что может с нами случиться, если мы действительно продолжим это. Я тоже ненавижу себя за это. И жалею. Жалею, что оставил тебя одну. Жалею, что не могу вернуться во времени и заставить себя тогда не уходить. Жалею, потому что только с тобой я узнал, какого это не быть для всех монстром, от которого постоянно ждут подвоха или нападения, но которого любят только за одно его существование…

На глаза богини набежали слёзы.

Арес ненавидел себя за то, что заставляет её снова страдать, но дал себе твёрдое слово, что это последний раз, когда он себе такое позволяет.

С этого момента хватит.

Они оба достаточно настрадались.

— Только потеряв тебя, я понял… понял, что ты была той самой целью всей моей жизни, к которой я пробиваюсь уже тысячи лет через войны, кровь, пот и слёзы. Всё, что я когда-либо искал… это ты… Афина, ты единственное, что имеет значение.

Кажется, по его щеке тоже неожиданно скатилась одинокая мокрая капля.

Тц, вот тебе и бесчувственный алчный Бог Войны.

— Умоляю, дай мне только один шанс всё исправить.

И тягостное молчание в ответ, прерываемое лишь еле сдерживаемыми всхлипами.

Она будет полной дурой, если согласится…

— Хорошо. — Выдавила из себя едва слышно.

Но этот договор они подписали большим, чем собственной кровью.

***

— Мойры, — кивком головы приветствует старых прях Громовержец Зевс, проходя внутрь устрашающе-тёмного их странного жилища.

Скорее это даже похоже на пещеру: необтёсанные каменные стены, пол, усеянный земельными комками и каменной крошкой, и промозглый холод, гуляющий по всему пустому пространству, даже несмотря на то, что в центре полыхает большой костёр.

Сёстры как можно больше абстрагировались от внешнего мира, чтобы никто не мешал им плести свои нити.

Не контактируют ни с богами, ни с людьми.

Теперь слышен только их роковой шёпот, предрекающий неизбежное, когда Клото щемяще-нежно, почти любовно, начинает прясть, дарует очередную жизнь, тончайшими золотыми нитями новое бесценное полотно из пряжи, завещанной ей самой матерью богов Реей; когда Лахесис, беззаботно и смешливо, как будто бы играючи, переплетает непрочный шёлк, соединяет чужие жизни между собой так крепко, что разорвать их уже не получится; отказаться от этого дара или же проклятия нельзя; когда Атропос своими чернильно-ядовитыми ножницами хладнокровно и легко расстригает труды сестёр пополам — обрывает чужие судьбы.

— Здравствуй, брат, — совсем тихо шепнула самая старая пряха, Атропа, не глядючи разрезая очередную тоненькую нитку, которая тут же потеряла свой волшебный свет. — Зачем же ты пришёл к нам? Хочешь узнать о грядущем?

Не спрашивала, утверждала — Мойры знали, зачем Громовержец посетил их скромную обитель.

— Мне предвиделось будущее, — не стал юлить Верховный Бог, подходя ближе к огню — единственному источнику света в этой неприметной лачуге. — И я надеялся, что вы поможете мне его расшифровать.

Подобно сёстрам, он не просил помощи, но ставил их перед фактом.

Зевс не покинет хитрых чертовок, пока не докопается до истины.

Но Мойры молчали; невозмутимо продолжали заниматься своими обычными делами и молчали.

С минуту рассматривая их в гнетущей тишине, прерываемой лишь скрипом старого веретена, за которым работала самая молодая сестрица — Клото, Громовержец понял, что ни одна из них не собирается начинать этот, вероятно, сложный и изнурительный разговор.

Что ж, тогда он сам начнёт: