Тысячи лиц Бэнтэн

Вот так и заканчиваются все наши разговоры. Если бы на землю прилетели марсиане и взялись изучать нас с Сарой, они бы никогда не поняли, как же люди прощаются. У марсиан были бы ошибочные представления обо всем на свете. Я прикинул, как сижу за столом у марсиан и пытаюсь им втолковать, что здесь, на Земле, у большинства людей все совсем не так. Они, наверное, засмеялись бы и сказали, что все земляне говорят то же самое.

Положив трубку на место, я заметил, что на телефоне мигает лампочка. Значит, кто-то оставил сообщение. Я снова взял трубку и набрал пароль.

– Эй, дядюшка, это сам знаешь кто, – сказала Афуро. Слова звучали неразборчиво, потому что она что-то жевала. Может, пока оставляла это сообщение, успела слопать целый обед. – Я тут подумала, может, встретимся вечерком. Скажем, у статуи Хатико в Сибуя. Знаешь, где это, да? Забьем стрелку на одиннадцать вечера. И ты, случаем, утром не подобрал мою записную книжку в кафе? Я им звякнула, они ни фига не нашли. В общем, увидимся вечером, в одиннадцать, у статуи Хатико. Если надо со мной связаться, то по номеру…

В трубке пискнуло, и сообщение кончилось. То есть с Афуро мне не связаться. Автоответчик показывал, что звонок был в девять вечера – как раз когда я отправился за пивом. Закон подлости. Опустив трубку, я плюхнулся на кровать. Мало-помалу мир возвращался в норму, собирался в единое целое. Сложно дотумкать, чем же заняться после того, как ты долго пробыл в отрубе, но я решил, что душ – неплохое начало. Начало и вправду оказалось хорошее. Огненно-горячая вода была настолько в кайф, что почти смыла все мысли о Миюки, Накодо, Афуро и о странных людях в белом.

Пока я чистил зубы, снова затрезвонил телефон, но когда я снял трубку, там была тишина. Ну вот, нормальный мир снова трещит по швам.

18 РАСТИТЬ УДАЧУ

Когда я наконец спустился в вестибюль гостиницы, было почти семь вечера. В огромном аквариуме серебристые каракатицы исполняли свой бесконечный балет группового мышления, а Морж, как обычно, возвышался за конторкой по стойке смирно – подбородок кверху, грудь колесом, на дурацкой накрахмаленной униформе сияют золотом отполированные пуговицы. Вот только моржовые усы выдают – что-то не так. Обычно, когда он улыбается, усы гордо торчат над губой, а сейчас кончики поникли, будто их забыли под дождем.

– Добрый вечер, господин Чака, – поздоровался Морж, когда я подошел к стойке оставить ключ перед уходом, как принято в японских гостиницах. Морж стрельнул глазами в сторону, потом снова уставился на меня. – Вас ждут. Боюсь, он уже давненько тут сидит.

Боджанглз? Человек в Белом? Кишки у меня скрутило, когда я проследил за взглядом Моржа в дальний конец вестибюля.

Физиономия этого парня на секунду меня оглоушила. С такой мордой сидеть бы возле бассейна, обмахиваться пальмовым листом, попивая «Маргариту». Ясное дело, у него всегда такая морда, но к этому сложно привыкнуть. Прикид моднее, чем в прошлый раз: туфли сияют, будто лезвия кинжалов, блестящий костюмчик «Зенга» цвета зеленой сливы, золотые часы, огромные, что твой волшебный браслет Чудо-Женщины.[49] Я сперва даже не поверил, что это он, но довольно быстро оклемался. «Невероятное» теперь стало обычным делом.

– Гомбэй Фукугава, – сказал я. – Какими судьбами? Покачнувшись, Гомбэй встал с дивана и пошел через вестибюль. Я зашагал навстречу и, когда он приблизился, заметил, что кто-то поставил ему нехилый фонарь под глазом. Лицо у него было того же цвета, что и костюм. Нюхнув выхлоп, я понял почему. Либо Гомбэй набрел на зал патинко, где подают виски, либо обнаружил новый способ проводить время.

– Ты в порядке? – спросил я.

– Чего, это? – сказал Гомбэй, аккуратно тыча пальцем в почерневшую кожу, пиявкой распухшую под глазом. – Маленькое недопонимание. Чепуха. Ты сигареты получил?

– Сигареты? – И тут я вспомнил. Блоки «Надежды» в золотой фольге, которые он вчера мне подарил. Как древняя история, как часть другой жизни. – Да, получил. Большое спасибо. Очень внимательно с твоей стороны.

– Ты ж не куришь, правда?

– Э, никогда не поздно начать.

Алкоголь, курсирующий в крови Гомбэя, забетонировал обычную непробиваемость его приятной усмешечки. Вот он раскачивается тут, посреди вестибюля, а я не могу распознать его настроение, как не могу понять, о чем думают каракатицы в гигантском аквариуме.

– Статью закончил? – спросил Гомбэй.

– Вношу финальные штрихи, но…

– Я так и знал, что ты не куришь, – перебил он. – Тупой оказался подарок. Ну я и дурак. Но я хотел бы компенсировать.

– Я очень пеню этот любезный жест, – сказал я, пытаясь решить, до какой степени официальности тут надо дойти. – Это и в самом деле честь для такого скромного человека, как я, удостоиться твоего внимания. Сердце мое переполнено тысячами сожалений, что я должен…

– Эй, мужик, легче на поворотах, – перебил Гомбэй, раскачиваясь на пятках. – Я просто хотел чуть-чуть показать свою признательность. Вчера вечером забежал сюда, а тебя, наверное, не было. Ну, что скажешь? Могу я выразить свою признательность?