Тысячи лиц Бэнтэн

– Август 1945-го, – повторил он. – Ну, полагаю, все знают, что тогда случилось. Хиросима, Нагасаки, атомная бомба, знаменитое радиовыступление императора и неизбежная капитуляция Японии. Если истории должны заканчиваться искусственно, то на этом история о Храме Бэндзайтэн и кончается. В отличие от многих других святилищ и храмов по всему городу, после войны этот храм так и не восстановили. Может, потому, что после исчезновения статуэтки в нем больше не было толку. Но я считаю, что с пропажей это было мало связано. Я уверен, что воспоминания о довольно уникальном разрушении храма были слишком болезненными, чтобы к ним возвращаться. Если бы храм восстановили, это попросту заставило бы людей помнить, а люди хотели забыть. Как хотели забыть о столь многом в Японии времен войны.

– А этого офицера Такахаси вообще судили? – спросил я.

Даже в темноте я разглядел, что Кудзима ухмыльнулся.

– По каким обвинениям? – спросил он в ответ. – Преступления против человечества? Разрушение культурного достояния? Убийство невинных мирных жителей? По этой логике оккупационным войскам пришлось бы собственных генералов судить как военных преступников! Нет, полковника Такахаси так и не судили. Фактически токийский трибунал по военным преступлениям не предъявил обвинения ни единому офицеру Кэмпэйтай, потому что они занимались прежде всего внутренним террором, направленным в основном на соотечественников. Кажется, именно Кэмпэйтай и прочие, кто систематически истреблял любое сопротивление военным усилиям, несут ответственность за последующие зверства, но…

Кудзима замолк и вздохнул так тяжко, что зашевелились потрепанные бумажки на столе.

– А что случилось с Такахаси после войны?

– История об этом умалчивает, – ответил Кудзима. – После того, как было объявлено о капитуляции, три дня небо над Токио было черным от дыма. На этот раз не из-за американских бомб, а из-за военных и правительственных чинуш, которые пытались сжечь как можно больше записей до прихода генерала Макартура и его войск.

– Прикрывали свои задницы.

– И свои тылы, – добавил Кудзима. – За пятнадцать лет с азиатского континента вывезли бесчисленные награбленные миллиарды в золоте, платине, бриллиантах и драгоценностях. И поныне никто не знает, сколько всего было награблено или где в итоге осело. Годы после капитуляции были полным хаосом. За границей оказалось шесть миллионов японских военных и военнопленных, и их надо было репатриировать; в разрушенных городах несколько миллионов бездомных; осиротели тысячи и тысячи детей. Кое-кто влачил существование подобно кротам, живя в подземных тоннелях метро. Угроза голодной смерти была вполне реальной, а еду можно было купить только на черных рынках, и все их контролировали банды и бывшие военные. Многие люди выжили только потому, что ели жидкую кашку из риса с опилками. Безрадостные, отчаянные времена.

Тут вдруг над головой снова вспыхнули лампы, и Кудзима зажмурился, втянув воздух сквозь зубы. Особого веселья свет в «Ханран» не принес. Может, с этим справились бы китайские акробаты, фейерверк и какой-нибудь танцующий дракон; электричество же только разогнало мрак.

– Так или иначе, – продолжил Кудзима, – Такахаси тянет лишь на сноску. Мелкая фигура с мелкой ролью во времена, которые решено получше забыть. Сомневаюсь, что кому-то было небезразлично, что с Такахаси случилось тогда, в 1945-м, и уж точно всем безразлично сейчас. За исключением вас, как ни странно.

Я прикинулся, что не заметил его любопытного взгляда, и задал еще вопрос:

– А этот Окада? Имперский гвардеец, который пытался отговорить их от конфискации идола? Вы сказали, он не пережил войну?

Кудзима кивнул:

– Накануне капитуляции Японии генерал-лейтенанта Окаду из Первой Императорской Гвардии убили за то, что он отказался принять участие в военном государственном перевороте. Кое-кто из самых истеричных генералов не хотел примириться с поражением, они решили свергнуть императора и бороться до последнего. К счастью, затея провалилась, а все замешанные, чтобы не потерять чести, совершили ритуальное самоубийство.

Самоубийство. Это слово разом вернуло меня в настоящее. Я весь день проторчал в жестком кресле в душном книжном магазине, слушая лекцию Кудзимы о таком-то «М-69» и сяком-то «Б-29», о том, сколько квадратных миль уничтожено там и сколько людей погибло сям; в итоге мозги у меня так перепутались, что я чуть не забыл, зачем сюда явился. Все эти безобразия в 1945 году имеют какое-то отношение к тому, что три дня назад под автострадой нашли молоденькую утопленницу и что лишь сегодня утром чиновник из Министерства строительства официально отчалил в мир иной в пруду с карпами?

Ну, посмотрим.

Если верить детективу Ихаре, Боджанглз сказал, что имя Накодо – липовое. Старик Накодо этим именем прикрывал свое военное прошлое, когда он звался Такахаси. Человек в Белом упомянул о Бэндзайтэн. Еще важнее то, что сам старик Накодо сказал, что монахи Бэндзайтэн ухлопали его сына. Я-то решил, что он бредит. Я и до сих мор так думаю, но уже иначе.